– Да, и побыстрее! Еще окажется, что господа республиканцы принимают только до обеда…
Без помощи индуса я вышла на каменную площадь перед ратушей. Взгляды прохожих доказывали, что я выгляжу хорошо и даже необычно для здешних мест. Несомненно, что чиновники сразу узнают во мне аристократку. Я была одета в хороший плащ, подбитый горностаем, белую шляпу, изящные теплые туфли из тонкой кожи; у меня даже были все те мелочи, которые делают женщину настоящей дамой, – маленькая красивая сумочка, расшитые серебром перчатки из замши, нитки жемчуга в густых золотистых волосах, сережки и кольцо… Я опустила на лицо густую серебристую вуаль.
– Вас сопровождать, госпожа?
– Да, Гариб, мне нужна твоя помощь.
Я представляла, какое впечатление произведет мой сопровождающий – индус в чалме и в белом сюртуке, с черной бородой и острыми белыми зубами, с кривой саблей, прицепленной сбоку… Это будет именно то, что нужно.
Я наслаждалась каждой минутой происходящего. Наслаждалась тем, как вытянулось лицо чиновника, когда клерк доложил ему о приходе «гражданки дю Шатлэ». Это тот самый чиновник, что приезжал в Сент- Элуа и был рад довести меня до отчаяния своим известием о девятнадцати тысячах. Тогда я была жалкой, бедной, нищенски одетой женщиной. Немудрено, что он не узнал меня. Теперь я была изящна, богата, красива, уверена в себе. Теперь я была дамой, аристократкой, перед которой этот буржуа инстинктивно вытягивался в струнку. Улыбаясь и зло, и весело, я подняла с лица вуаль.
– Да, сударь, – сказала я, – это я, та самая гражданка ла Тремуйль, на ферму которой вы приезжали. За это время я сочла необходимым выйти замуж и решила привезти вам деньги, вместе с теми ста ливрами, на которые вы потратились, чтобы посетить нас.
Судьба не подарила мне удовольствия увидеть еще и лицо Бельвиня, но я мысленно представила себе его и, находясь под влиянием этого впечатления, улыбнулась чиновнику с уничтожающей любезностью.
– Прощайте, гражданин, – сказала я. – Передайте вашему протеже, этому добряку Бельвиню, что герцогиня дю Шатлэ не забудет той трогательной заботы, которую он проявил по отношению к Сент- Элуа.
Когда я вышла из ратуши на улицу, то была почти счастлива. Самого страшного не произошло, мои молитвы услышаны. Сегодняшний день снял с меня страшную тяжесть; она давила на меня несколько месяцев, пока я не знала, где взять деньги. Теперь я облегченно вздыхала, счастливая и свободная…
Свободная? С неожиданной тоской я оглянулась на Гариба. Как было бы хорошо не вернуться в Белые Липы, никогда больше не увидеть герцога, не вникать в его тайны! Но разве теперь я могу это сделать? Он, этот индус, только на первый взгляд держится почтительно, а на самом деле он властвует надо мной, а не я над ним. И он меня никуда не отпустит, ибо таков приказ хозяина.
– Почему ты служишь герцогу, Гариб? – вырвалось у меня невольно. – Почему ты уехал так далеко от родины?
– Я дал клятву, госпожа. Хозяин спас мне жизнь, и я буду служить ему до тех пор, пока тоже не спасу его.
– А Чандри? Она так же преданна, как и ты?
Лицо индуса перекосилось.
– Не говорите об этой женщине, госпожа, она не стоит вашего упоминания.
– И все-таки? – настаивала я.
– Хозяин силой привез Чандри. Он хотел наказать ее.
– Наказать? За что?
– Она вела себя недостойно, когда хозяева были в плену и в рабстве у Наджиб-уд-Доула.
Я удивленно уставилась на индуса. Плен и рабство?
– Почему же они были в плену? Кто захватил их?
– Собака Рутковски продал их, чтобы завладеть сокровищами хозяина.
Я смотрела на Гариба, ощущая, что каждый его ответ не только не проясняет для меня судьбу его хозяина, но, напротив, делает ее еще туманнее.
Я медленно спустилась вниз по ступенькам к набережной, оперлась на каменные перила. Гариб как тень следовал за мной.
– Сколько лет ты служишь герцогу?
– Четырнадцать, госпожа.
– То есть он был совсем молод, когда нанял тебя?
– Тогда хозяин еще только год был в Индии, госпожа. И он не нанял меня, я сам к нему пошел и не взял с него денег!
Я окинула индуса внимательным взглядом. Он отличался поистине невероятной преданностью. Он знал об Александре все. Герцогу было двадцать лет – или чуть больше, – когда в его жизни появился индус.
– Он всегда был таким, Гариб?
– Каким, госпожа?
– Таким мрачным, суровым, молчаливым? Неужели даже в юности он не был жизнерадостен?
Гариб качнул головой, и серебряная пряжка на его чалме тускло блеснула.
– Хозяин всегда был таким, каков сейчас, я не знал его другим. Но я знаю, кто его таким сделал!
