— Ясное дело, что легче, вот только свет слепит глаза.
— А вот это уже ребячество.
Теперь Дункан различил на стенах туннеля, под слоем черной гнили и слизи, какие-то рисунки. Руны, подумал он, гномьи руны, правда, ему нипочем не разобрать, что они означают. Дункан как-то слышал, что гномы поклоняются камню. Быть может, эти знаки, которые они начертали на стенах Глубинных троп, — это слова молитвы? Молитвы, которая ныне осквернена… что ж, некая логика в этом есть.
Теперь Дункан отчетливо чуял порождений тьмы. Женевьева оказалась права. Им просто понадобилось какое-то время, чтобы освоиться. Невидимые в темноте, твари рыскали где-то на самом краю его сознания. Все равно как если бы кто-то маячил у тебя за спиной — его не видно и не слышно, ты просто знаешь, что он там.
Интересно, порождения тьмы тоже могут учуять Серых Стражей? Судя по словам Первого Чародея, ониксовые броши должны укрыть их, но как раз в этом Дункан не был уверен. Его брошь была приколота к кожаной куртке, и юноша повернул ее, чтобы подробнее рассмотреть при свете. В черной глубине броши колыхались, перетекая друг в друга, какие-то радужные пятна. На ощупь она была ледяная — точь-в-точь фонарь, заиндевевший на ледяном ветру. Дункан выпустил брошь и принялся рассеянно растирать онемевшие от холода пальцы.
— И что, Женевьева заставила тебя извиниться? — спросил он вслух.
Фиона одарила его озадаченным взглядом. Мысли ее явно были заняты чем-то другим, однако, сообразив, что он имеет в виду короля, магичка раздраженно закатила глаза. Дункану подумалось, что для эльфа глаза у нее очень даже хороши. У большинства ее соплеменников, которых он знал, были странные глаза — светло-зеленые или лиловые, невероятных оттенков и оттого, наверное, совсем чужие, нечеловеческие. У Фионы глаза были темные, выразительные. Проникновенные, как сказала бы мать Дункана. Она хорошо умела подбирать слова.
— Нет, не заставила, — отрывисто проговорила магичка. — И я не испытываю ни малейшей потребности извиняться.
— Он, между прочим, неплохой парень.
— Тебе-то почем знать? Ты с ним знаком ничуть не больше, чем я.
— Это все эльфийский характер, да? Я в Вал Руайо знавал многих эльфов, и все они так и норовили с кем-нибудь поцапаться. Даже те, кто вырос не в эльфинаже.
Фиона окинула его скептическим взглядом:
— Знаешь, у нас нет особых причин любить людей.
— Ясное дело, знаю. Мы, гнусные людишки, разорили Долы. Один мой знакомый эльф воображал себя долийцем, даже лицо разрисовал, чтобы быть похожим на них. Я уж думал, что он в конце концов сбежал в леса на поиски какого-нибудь там долийского клана, но потом оказалось, что его попросту загребла стража. Как бы то ни было, он все время только и говорил что о Долах.
Фиона резко остановилась и с такой силой стукнула посохом по каменному полу, что сияющий шарик в навершии на миг вспыхнул еще ярче. И слепому было бы видно, как разозлили ее слова Дункана.
— Дело не только в этом! Не только! Ты что, и вправду ничего не знаешь?
— Чего я не знаю? Что твоих сородичей сделали рабами? Это всем известно.
— Когда-то… — глаза Фионы яростно сверкнули, — когда-то эльфы жили вечно. Ты и это знал? Мы говорили на своем языке, возводили по всему Тедасу величественные строения, у нас была своя страна — причем задолго до того, появились Долы.
— А потом вас сделали рабами.
— Да, магистры империи Тевинтер. Это было лишь одно из множества их преступлений, и притом не самое страшное. — Фиона отвернулась от Дункана, провела тонкой рукой над слоем скверны, покрывавшей стену туннеля. — Они отняли у нас все прекрасное. Они даже вынудили нас позабыть, какими мы были раньше. До того как пророчица Андрасте освободила нас, мы даже и не подозревали, чего лишились.
— Но Андрасте ведь была человеком, верно? Так что люди не такие уж плохие.
— Собственные сородичи сожгли ее на костре.
— Я имел в виду всех остальных.
Фиона оглянулась на него, бодро улыбнулась, хотя в глазах ее стыла неприкрытая грусть.
— Андрасте даровала нам Долы, новую родину, которая должна была заменить старую. Вот только в конце концов отняли у нас и это. Теперь мы либо прозябаем и нищебродствуем в ваших городах, либо скитаемся беззаконными изгнанниками, но и в том и в другом случае мы лу не нужны.
Дункан насмешливо ухмыльнулся ей:
— Ай-ай-ай, какое горе! Бедные эльфики!
Магичка замахнулась сияющим посохом, метя ему в голову, однако Дункан ловко отпрыгнул в сторону и залился звонким смехом. В угрюмом сумраке туннеля этот смех прозвучал особенно неуместно.
— Бессердечный я, да? — ухмыльнулся Дункан. — Я, знаешь ли, вырос на улице, так что, если ты искала доказательства, что не все люди плохие, от меня ты ничего подобного не дождешься.
— Ты сам это начал, — напомнила она.
— Заговорил насчет короля, да?
Дункан кивнул на спутников, которые к этому времени уже изрядно ушли вперед. Фиона спохватилась и прибавила шагу, чтобы нагнать их. Дункан зашагал рядом с нею.
— Знаешь, все то, о чем ты говорила… все эти события произошли так давно, что о них едва ли помнят и самые заядлые книжники. Эльфы давно уже не рабы.
— Ты так думаешь? — Фиона помрачнела, и голос ее вдруг опасно зазвенел. — Ты и вправду считаешь, будто рабство в наши дни взяло да и испарилось само собой?
— Даже если и нет, я могу побиться об заклад, что король Мэрик не имеет к этому ни малейшего отношения.
Эльфийка кивнула, не сводя глаз со светловолосого человека, который шел впереди. Словно почувствовав ее пристальный взгляд, Мэрик остановился и удивленно оглянулся. Фиона не отвела глаз, и он, явно смешавшись, притворился, что смотрит совсем в другую сторону.
— Я это знаю, — вновь кивнула Фиона.
— Ты у нас смышленая, так что, думаю, знаешь.
Фиона устало вздохнула:
— Он считает, что ему живется нелегко.
— Может, так оно и есть. Лично я нипочем не хотел бы стать королем.
— Отчего же? — Фиона сумрачно взглянула на Дункана, и в глазах ее опять вспыхнул гнев. — Подумай, сколько всего ты мог бы сделать, если бы стал королем. Ты мог бы всего добиться, мог бы все изменить…
Дункан пренебрежительно рассмеялся:
— Я вырос на улице, но даже бродяжке хорошо известно, что король не всемогущ и не всесилен. — Он двинулся вперед, но Фиона не тронулась с места — так и стояла, глядя ему вслед. — Не знаю, что там, по-твоему, он должен был бы изменить, но, может, ты лучше скажешь об этом ему, а не мне? А теперь я пойду узнаю, нет ли у него каких-нибудь пожеланий. Может, он пошлет меня за ночным горшком.
— Неужели до сих пор так и не посылал? — рассмеялась Фиона.
— Еще не вечер. Если будешь так сверлить его взглядом, ему наверняка срочно захочется на горшок.
Миновал час за часом, а они все шли по Глубинным тропам. Приметы скверны становились все многочисленнее. Углубления каменного пола заполняли отвратительного вида заводи, и Келль предостерег спутников, чтобы не вздумали даже коснуться этой влаги. Заодно он прикрикнул на Кромсая, и пес попятился от воды, мудро решив, что этим утолять жажду не стоит. Дункан склонен был с ним согласиться. В этих заводях плавали кости… неведомо чьи кости. Что-то шевелилось в глубине — возможно, черви, но Дункан предпочитал над этим излишне не задумываться.
Гуще стали и скопления черных наростов, напоминавшие гигантскую грибницу. Они бугрились на стенах, смахивая порой на громадные расплывшиеся ульи, из которых расползались, змеясь, черные щупальца. Все эти заросли покрывала уже знакомая маслянистая слизь. Время от времени ее вонь
