золото и драгоценности на скульптурах полыхали. Сокровища прибыли с кораблем, ведь на Старкере-4 нет золота.
— Иджил, сын Оудина! — Голос Годи гремел.
Иджил отошел от мальчика. Годи взял кубок у одного из помощников и плеснул вином к ногам каждого божества, произнося молитвы. Иджил начал надеяться. Если Годы даст обещание Иджилу Оудиссону, то Иджил Олафсон может схватить Ричарда и сделать с ним все, что угодно, без позора, так как клятва не принадлежит юридически Иджилу Олафсону. Свобода и месть. Иджил был рад, что не сказал Годи о том, что на Болдере уже не берут имя отца как фамилию сына. Это будет маленькой платой за штучки Годи, сыгранные с ним. Радость охватила Иджила, и он пытался скрыть ее. Если это вырвется наружу, Годи может заподозрить что-нибудь. Годи был очень проницательным. Он обнаружит причину радости Иджила, как ищейка.
— Иджил, сын Оудина, иди ко мне! — Годы приказал, и Иджилу показалось, что надежда гаснет. Годи взял кольцо и повернулся медленно с высоко поднятым кольцом, чтобы все его увидели, затем жестом подозвал Иджила присоединиться к нему у алтаря со стороны божеств. Годи протянул кольцо Иджилу и заговорил в ритме древних молитв:
Здесь клятв кольцо, нам данное богами, Чтоб ложью уст своих никто не запятнал.
Годи чуть повернулся к Иджилу, но не достаточно, чтобы остальные услышали его отчетливо:
— Клянись перед всеми, ничего не утаивая.
Годи жестом приказал Иджилу положить руку на кольцо. Он смотрел выжидающе на Иджила. Все еще оставался шанс, что слова Годи дадут Иджилу возможность увернуться. Иджил покорно наклонил голову и проговорил:
— Церемония мне неизвестна, господин. Скажите вы нужные слова, а я их повторю.
Годи помолчал секунду, заглянув Иджилу в глаза. Иджил, не уверенный в том, что Наблюдатели не читают мыслей, осторожно избегал мыслей об именах и мести Ричарду Харлану.
Годи поднял кольцо выше.
— Говори: «Я, Иджил, сын Оудина, обещаю, что схвачу Ричарда Харлана живым и не убью его, не причиню ему смертного вреда. Я клянусь, что верну Ричарда Харлана в Бревен или в Мировой Совет, чтобы никто не мог убить его или смертельно ранить».
Иджил повторял слова осторожно, точно, внятно. Годы не оставил лазейки, подумал он с трепещущим сердцем. Нет никакой случайной возможности убить Харлана, выдать его врагам, которые расправятся с ним. Я должен был ожидать этого от человека, в совершенстве знающего легальные возможности избежать искусно построенную клятву.
Годи опустил кольцо и закончил церемонию. Все двинулись к дверям. Годи остановил Иджила, твердо взяв его за руку.
— Еще немного, Иджил, сын Оудина. Мы понимаем месть, я уже говорил тебе это. Девять лет в Бревене для Харлана гораздо большее наказание, чем любая смерть или мука. Поверь этому сейчас или узнаешь позже, что все одно и то же. — Он сильно хлопнул Иджила по плечу. — В зале большой праздник в твою честь сейчас. Присоединимся.
Иджил последовал за Годи из храма. Всегда устраивались застолья после церемонии в храме, от жертвоприношений на алтаре остается свежее мясо для стола. Иджил поморщился, вспоминая отвращение кадетов с других планет, которые были потрясены, что жертвы на Болдере съедались молящимися или раздавались беднякам.
«Свежее мясо не приносит пользы резным божествам, — говорил им Иджил.
— Вы или я или бедняки, у которых нет оружия для охоты и денег, больше нуждаемся в нем сейчас…» Они обычно отказывались понимать такой практицизм, во всяком случае, сначала.
Стол был богатым, возлияния, последовавшие за ним, обильными, а головная боль на следующее утро была нестерпимой. Через день началось изучение пустыни Цинн и других диких мест. Сначала несколько портных сняли мерки с Иджила для необходимой одежды. Затем начались уроки. Они тянулись неделями. С подъема до обеда Иджил лежал в маленькой камере, соединенный проводками с аппаратами библиотеки, поглощая знания о ядовитых и полезных растениях, о животных, о возможных укрытиях, обычаях Бегунов, которые защитят его, если он их встретит, о повадках дюрской кошки и циннского медведя, о кобрах и ящерицах. Он узнавал, как лучше переправляться через реки, определять прочность льда, деревья и ветви для ночлега. Когда наступало время обеда, Иджилу казалось, что мозг его лопнет.
Каждый раз после обеда Иджил шел в ателье в дальнем конце поселения для примерок снаряжения и одежды. Ранец специально подгонялся по спине Иджила. Он должен быть экипирован на все случаи полной опасными неожиданностями жизни Наверху. Костюм, который на нем был в Онтаре, явно не подходил для этого. Необходимы были настоящие водо— и снегонепроницаемые гетры, ботинки для долгого путешествия, накидка от дождя, летняя одежда и меховые парка и штаны как у древних переселенцев с Арктики. Количество и разнообразие говорило о том, что Наблюдатели предполагали нелегкую долгую экспедицию.
Если по утрам у Иджила голова раскалывалась от объема новых знаний, то днем его тело ломило от неподвижного стояния у портного, с которым совершенно невозможно было говорить, так как рот его был набит булавками. Примеркам, казалось, не будет конца.
После примерок и ужина в течение нескольких часов шли тренировки Дара. Он учился сосредотачиваться на поверхности хрустального стола, вызывать изображение, сначала с помощью Фригдис, а затем и без нее. Его образы были сначала тусклыми и беззвучными, но вскоре он понял, что тот- кто-видит «знает», что было в прошлом, в настоящем и в будущем. Через несколько недель Иджил мог вызывать образы, когда хотел. В этих опытах Иджил видел Карна, занимающего небольшие поместья Юра, Линн, Скабиш и Брассик. Бури ухла мешали успешной осаде Рица. Иджил видел Карна в Рице, ведущего отряды к транспортам, возвращающимся в Онтар. Карн хорошо усвоил урок Фермы-3, где генералы оставили людей на снегу и холоде, и многие замерзли навсегда.
Иджил стойко переносил примерки у портного в мертвой тишине более недели, пока стояние столбом, потение и вынужденное молчание не разбили вдребезги его терпение. К тому моменту, когда терпение его лопнуло, он уже часами стоял под тяжестью медвежьей шкуры и меха улека, скроенных с учетом всего, что будет надето под этой одеждой. Тепло мехов и тепло комнаты изнуряли его.
— Зачем столько теплой одежды? Вы думаете, я буду гоняться за этой крысой всю зиму? — спрашивал он. — Я здесь уже целую зиму. И весну, почти убившую меня. — Он, сложив руки, благодарил господа, дающего ему силы.
Портной накалывал детали на одежду Иджила, прихватывая кожу и бормоча что-то сквозь длинные булавки во рту.
Иджил вздохнул с отвращением и уставился на стену перед собой. Она была ровнее всех других, возможно, портной вешал на нее незаконченные вещи. В углу стояло зеркало в полный рост человека. Иджил видел себя спереди и остальную комнату со столами, заваленными тканями, мехом и огромными катушками ниток. Поскольку делать было нечего, Иджил сосредоточился на сверкающей поверхности зеркала, пытаясь сконцентрировать внимание на стекле, как на столе у Годи.
Иджил будто поплыл. Он увидел зелень Болдера, фамильный дом и безоблачное синее небо над ним. Медленно он впитывал тепло и уют этого далекого мира. Он ощутил солнце, услышал глубокий голос отца, легкий звонкий голос матери, заливистый смех братьев и сестры. Эти голоса были его собственными воспоминаниями. Он вспомнил медленное обучение Сольвейг отделять память от Видения. Он опять взглянул в зеркало, закрывая путь воспоминаниям. Возможно, ему поможет мысль о цели, ради которой он стоит здесь.
6
Иджил нашел Магнуса и Фригдис в той комнате, где он в первый раз проснулся. Теперь он принял ее за больницу. Они читали, сидя на скамейке возле бассейна с темной водой. Иджил не мог удержаться, чтобы не сообщить хорошую новость, и выкрикнул, не доходя до них, через всю комнату:
— Вижу! Я вижу!
Магнус опустил книгу. Фригдис подняла взгляд от своего вязания и воскликнула:
— Ах!
— Покажи нам, — сказал Магнус, вставая с места.
