Наука логики

мышления», понимаемого как вполне сознательно совершаемый акт, т. е. те общие схемы, которые можно обнаружить в каждом сознательно осуществляемом процессе рассуждения, как схемы, одинаковые для всех и одинаково признаваемые каждым отдельно-мыслящим индивидом, как «правила», которые каждый такой индивид знает и признает как «свои», хотя и не всегда доводит их до ясной словесной формулировки.

Но поскольку индивид с его мышлением (понимаемым как сознательно совершаемая деятельность) втянут в независимо от его воли и сознания совершающийся процесс развития Науки и Техники, постольку ход его мышления всегда существенно корректируется со стороны «всеобщего мышления», непосредственно выступающего против него как мышление «всех остальных индивидов», и в конце концов подчиняется его корректирующему воздействию.

Однако действия, которые индивидуальное мышление совершает тут как свои собственные действия, хотя и под давлением «извне», со стороны всеобщего (коллективного) мышления, будут осуществляться им без сознания того факта, что и в данном случае им управляют логические законы, законы Мышления. Эти законы и формы Мышления будут реализоваться через его индивидуальную психику бессознательно.

(Не вообще бессознательно, а без их логического осознания, т. е. без их выражения в логических категориях. Другим сознанием необходимости совершать такие действия индивид, конечно, будет. Только он всегда будет приписывать эти действия своего собственного мышления, не укладывающиеся в схематизм формальной логики, воздействию на мышление каких-либо иных, внелогических и алогичных факторов — влиянию «созерцания» или «интуиции», «фантазии» или «воли», «желаний» или «памяти», и т. д. и т. п., в то время как под маской всех этих «факторов» как раз и скрывается власть «мышления вообще» над его индивидуальным мышлением).

Отсюда то и получается та нелепая ситуация, когда все действительные формы и законы, в рамках которых и в согласии с которыми всегда протекает реальное мышление в его реальном осуществлении, т. е. в виде Науки, Техники и Нравственности, воспринимаются и расцениваются не как формы и законы Мышления, а как совершенно «внешняя» по отношению к мышлению необходимость, и потому вообще не исследуются в логике как науке…

В связи с этим Гегель и вводит одно из своих важнейших различении, между «мышлением в себе» (an sich) — которое и составляет предмет, объект исследования в логике, и «мышлением для себя» (für sich selbst), т. е. мышлением, которое полностью осознает те схемы, принципы и законы, в рамках которых оно само всегда совершается, и совершается в согласии с ними вполне сознательно, отдавая себе самому ясный отчет в том, что, как и почему оно делает.

Это и означало, что Мышление — благодаря Логике — должно стать «для себя» тем же самым, каким оно до Логики было лишь «в себе», в ходе стихийно протекавшего акта созидания Науки, Техники и Нравственности.

Логика, толкуемая как «сознание», которое это мышление имеет о самом себе, «о своей чистой сущности», с одной стороны, и действительные «дела» этого мышления, с другой, — «являют столь огромное различие, что даже при самом поверхностном рассмотрении не может не бросаться тотчас же в глаза, что это последнее сознание совершенно не соответствует тем взлетам и недостойно их»[17].

Гегель ставит перед логикой задачу — сделать сознание мышления о самом себе — тождественным его предмету, то есть тем формам и законам, которым в действительности — вопреки своему наличному сознанию (имеющейся логике) — подчиняется в своем развитии «мышление в себе».

Ничего большего и не означает принцип тождества субъективного и объективного, как он понимается и формулируется Гегелем. Это означает всего-навсего, что и «субъектом», и «объектом» в Логике является одно и то же мышление Речь идет о согласовании схем «сознательного мышления» со схемами того «всеобщего мышления», которое сотворило весь мир науки, техники и нравственности, — об адекватном осознании последних, и ни о чем более.

Поэтому когда Гегель утверждает, что в Логике (именно и только в Логике! — чего нельзя упускать из виду) «противоположность между субъективным и объективным (в ее обычном значении) отпадает»[18], то это означает прямо и непосредственно лишь то обстоятельство, что в логике предметом (объектом) мышления выступает само же мышление, а не что-нибудь иное, что логика и есть «само себя мыслящее мышление», т. е. «субъект», сам себя сделавший объектом своей собственной деятельности, или же «объект», обретающий в логике сознание своих собственных действий, их схем и «правил», и тем самым становящийся «субъектом». Иными словами, здесь имеется в виду «субъект» и «объект» не в «обычном» значении этих терминов, а как чисто-логические понятия в гегелевском смысле этого слова, как категории мышления, причем мышления в разъясненном смысле, как способности, реализуемой в виде науки, техники и нравственности, а не только и не столько в виде говорения, в виде «немой речи».

Нетрудно заметить, что в этой схоластически-замаскированной форме Гегель совершенно точно выразил фундаментальную особенность человеческой жизнедеятельности, способность человека (как существа «мыслящего») смотреть на самого себя как бы «со стороны», как на «нечто другое», как на особый «предмет» («объект»), или, иными словами, превращать схемы своей собственной деятельности в объект ее же самой.

Это та самая особенность человека, которую молодой Маркс — и именно в ходе критики Гегеля — обозначил следующим образом:

«Животное непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самоё свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания, его жизнедеятельность — сознательная. Это не есть такая определенность, с которой он непосредственно сливается воедино»[19].

Поскольку Гегель рассматривает эту реальную особенность человеческой жизнедеятельности исключительно глазами логика, постольку он и фиксирует ее лишь в той форме, в какой она уже превратилась в схему мышления, в «логическую» схему, в правило, в согласии с которым человек уже более или менее сознательно строит свои частные действия (будь то в материале языка или в любом другом материале).

«Вещи» и «положение вещей» (дел) вне сознания и воли индивида («Dinge und Sache») и фиксируются им внутри этой схемы исключительно как ее «моменты», как «метаморфозы» мышления («субъективной деятельности»), реализованного и реализуемого в естественно-природном материале, включая сюда и органическое тело самого человека. Поэтому особенность человеческой жизнедеятельности, описанная выше словами Маркса, и выглядит в гегелевском изображении как «осуществляемая» человеком схема мышления.

Реальная картина человеческой жизнедеятельности в ее реальных особенностях и получает здесь перевернутое, с ног на голову поставленное, изображение.

В действительности человек «мыслит» в согласии с этой схемой потому, что такова его реальная жизнедеятельность. Гегель же говорит наоборот: реальная человеческая жизнедеятельность такова потому, что человек мыслит в согласии с определенной схемой. Естественно, что все реальные определения человеческой жизнедеятельности — а через нее — и «положения вещей» вне головы человека, фиксируются здесь лишь постольку, поскольку они «положены мышлением», выступают как результат мышления.

Естественно — ибо логика, специально исследующего мышление, интересует уже не «вещь» (или «положение вещей») как таковая, как до, вне и независимо от человека с его деятельностью существующая реальность (последнюю рассматривает вовсе не он, логик, а физик или биолог, экономист или астроном), а «вещь», как и какой она выглядит в глазах науки — т. е. в результате деятельности мыслящего существа, «субъекта», в качестве продукта мышления, понимаемого как деятельность,