повел.
Когда Гвидо созрел уехать с «Селедкой» из ресторана «на хату», он, в соответствии с нашими инструкциями, сдал нам бумажку с ее адресом и телефоном, документы, кредитные карточки и лишние деньги.
Двое суток мы его не видели. На третьи он появился исхудавшим, но сияющим: «Это — на всю жизнь!»
Десять дней в ожидании погрузки на пароход мы пробездельничали в Находке. И эти десять безумных дней чуть не поставили крест на всей нашей кругосветке.
Мы с Сергеем Агапитовым, моим другом и командиром пробега по территории СССР отдыхали после обеда, когда в комнату влетел кто-то из наших:
— Итальянцы на «Исудзу» разбились! На въезде в город. Только что из ГАИ администратору гостиницы позвонили!
О, господи, мы с разбега — в машину и туда. Подъезжаем и видим такую картину: Гвидо грязный, в рваной рубашке, с шальными глазами, но на ногах. «Исудзу» — на крыше, вверх колесами. Окрестности усеяны банками с пивом, сигаретами, жвачкой и прочими вылетевшими из машины прелестями Запада. Гаишники пытаются в чем-то разобраться, но не получается. Гвидо по-русски ни бум-бум, а они — по- английски.
Оказывается, Гвидо вез с пляжа девочек, поддатый. Решил показать им кусочек «Париж — Даккара», но не учел, что здесь Россия-матушка: пошел на грунтовке обгонять грузовик, но в пыли не заметил яму и перевернулся. Сзади ехали на мотоциклах наши рокеры, им этот итальянский пижон крепко не понравился, они ему крепко ввалили, девки разбежались, подъехала милиция, рокеры смотались. Вот такой сюжет.
Вообще-то милиция особо к Гвидо ничего не имела, отобрала права только, да не может в них ничего понять. Никого ведь не покалечил, только свою машину побил. В принципе, они о нашем пробеге знают и могут права отдать, но надо бы для порядка актик составить...
Мы их намек поняли и пообещали, как только отволокем к гостинице «Исудзу», наведаться в отделение с подарками...
А вот Гвидо стоял, как перед казнью, и понимал только одно: он пьян, он совершил аварию, его повязала полиция, и теперь у него будут очень крупные неприятности — от полиции не отмажешься.
Глупец! Это от их полиции не отмажешься, а от нашей — в два счета. Когда гаишники, удовлетворенные, уехали, когда Гвидо понял, что, кроме искореженной машины и побитой морды, других неприятностей у него не будет, он подошел к Агапитову, положил бородатую голову ему на грудь и тихо сказал:
— Сергей, ты — Иисус Христос!
Однажды, еще где-то в Средней Азии, Бруно сказал мне:
— Юрий, когда я буду уезжать из России, я буду плакать.
— Почему?
— Вот увидишь, — загадочно пообещал он.
В другой раз, за Байкалом, мы заблудились. В конце августа шел снег, стояла жуткая холодрыга, темнело.
Нас выручили какие-то старик со старухой — сторожа пустующей турбазы. Они пустили «колумбов» переночевать в теплый корпус, на кровати хоть и без белья, но с матрацами и одеялами, разогрели всем ужин, чай. А для нас, руководства, истопили баньку да пригласили за свой простецкий стол с картошечкой, салом, огурчиками да заветной припасенной бутылочкой «Московской».
Да как начали они рассказывать о своей нелегкой судьбине — мороз шел по коже. Шел он и тогда, когда смотрели мы на их изуродованные работой руки. Когда же мы узнали, что «старикам» этим по сорок пять лет, что изуродовала их российская жизнь, самогонка и надрывная работа, то они, иностранцы, кое-что в нашей жизни поняли...
И вот идем мы с Гвидо и Бруно по хрустящей от мороза грязи под огромным и уже звездным куполом неба распаренные, благостные, а Бруно вдруг раскидывает руки в стороны и говорит по-русски:
— Какие люди! Какое сердце! Невозможно. Невозможно...
Да, к Владивостоку он уже прекрасно говорил по-русски.
День нашего отплытия все же настает. С утра грузим в трюм машины, крепим, размещаемся в каютах, затаскиваем в них с берега пару ящиков шампанского и пару водки, бегаем, крутимся — не до сантиментов.
И вдруг мы видим на берегу невесть откуда взявшихся «боевых подруг»! Как они проникли в порт, погранзону, через двойное оцепление — непонятно, но проникли!
Мы все сходим на берег, чтобы с ними проститься.
И вдруг я вижу Гвидо, Бруно и Мимо, стоящих отдельно от всех, в сторонке. Они стоят, положив руки друг другу на плечи, стоят, сцепившись в одно целое, и ... плачут!
А уже через пять минут пароход гудит, отваливая от последнего кусочка российской земли, а мы хлопаем пробками шампанского: «За Россию!».
Впереди нас ждет Америка...
«Т»-образный, безобразный
Недавно один знакомый здорово испортил мне настроение. «Зря стараешься, — сказал он, имея в виду мои советы в „Автоликбезе“. — Пока человек сам чего-то не испытает, никакие предупреждения его не спасут».
Действительно, мне самому дважды надо было врезаться на тормозах по льду, чтобы в третий раз (и навсегда) научиться заставить себя тормозную педаль на льду отпускать.
