В фойе гостиницы висело небольшое объявление, что в зале «Вашингтон» тем вечером проходила закрытое мероприятие. Что это было за мероприятие — не сообщалось. По правде говоря, даже если бы вам довелось увидеть участников этого мероприятия в зале «Вашингтон», вы бы всё равно не поняли, что происходит и зачем они собрались, хотя наверняка заметили бы, что среди них не было женщин. Там были одни мужчины, которые сидели вокруг накрытых столов, и как раз доедали свой десерт.
Их было около сотни, все в строгих чёрных костюмах. Костюмы — единственное, что их объединяло. Там были блондины и брюнеты, рыжие и седые, и даже вовсе безволосые. Были мужчины с дружелюбными лицами и с отталкивающими, добрые и угрюмые, откровенные и скрытные, невозмутимые и обидчивые. Почти все они были белокожими, хотя среди них присутствовало также несколько человек с чёрной или коричневой кожей. Европейцы, африканцы, индусы, китайцы, выходцы из Южной Америки, филиппинцы, американцы. Все говорили между собой и с официантами по-английски, и в зале звучало богатое разнообразие акцентов. Они приехали сюда со всей Европы и со всего мира.
Итак, мужчины в чёрных костюмах сидели за столами, а один из них стоял на сцене. Это был добродушного вида человек в таком костюме, будто только что со свадьбы. Он зачитывал Список Добрых Дел. Детей из бедных районов отправили на каникулы в экзотические страны. Городу был подарен туристический автобус для экскурсий.
Некто Джек сидел за центральным столом перед сценой, рядом со щеголеватым мужчиной с серебристо-белыми волосами. Оба ждали, когда подадут кофе.
— Время тикает, — произнёс мужчина. — А мы все не молодеем.
Некто Джек ответил:
— Я тут как раз подумал… Та история четырёхлетней давности, в Сан-Франциско, помните?..
— Она плачевно закончилась, однако к делу это отношения не имеет. Джек, ты потерпел провал. Ты должен был убрать их всех. Включая младенца. «Почти» считается результатом только в контексте взрывных устройств и напалма.
Официант в белом пиджаке стал разливать им кофе — невысокому человеку с тоненькими, словно нарисованными карандашом, усиками, затем высокому блондину с такой яркой внешностью, что он мог бы быть кинозвездой или моделью, и, наконец, темнокожему мужчине с большой головой и взглядом разъярённого быка. Эти трое подчёркнуто игнорировали беседу Джека и седовласого, как бы будучи поглощены речью выступавшего и временами даже аплодируя. Старик добавил в свой кофе несколько ложек сахара с горкой и принялся его размешивать.
— Десять лет! — произнёс он. — Время и прилив никого не ждут. Ребёнок скоро станет взрослым. И что тогда?
— У меня ещё есть время, мистер Данди, — сказал некто Джек, но седовласый снова его перебил, резко выкинув в его сторону мясистый указательный палец.
— Это раньше у тебя было время. А теперь у тебя есть только крайний срок. И советую тебе призвать на помощь смекалку. Потому что поблажек с нашей стороны больше не будет. Хватит. Мы устали ждать, каждый Джек до единого.
Некто Джек кивнул.
— Я уже напал на след, — сказал он.
Седовласый сделал глоток кофе.
— Неужели?
— Да. И, повторюсь, у меня есть ощущение, что это как-то связано с той неприятной историей в Сан-Франциско.
— Ты уже сообщил секретарю? — мистер Данди кивнул на того, кто продолжал зачитывать список, на этот раз перечисляя больничное оборудование, купленное на их щедрые пожертвования в прошлом году («Не один, не два, а целых три аппарата искусственной почки!» — говорил он, а мужчины в зале вежливо аплодировали сами себе и своей щедрости).
Некто Джек кивнул.
— Сообщил.
— И?
— Он ничего не хочет слушать. Его интересует только результат. Он хочет, чтобы я просто закончил начатое.
— Каждый Джек этого хочет, дорогой мой, — сказал седовласый. — А мальчик, между тем, по- прежнему жив. И время не играет нам на руку.
Остальные, сидевшие за столом и до сих пор притворявшиеся, что не слышат их, на этих словах принялись кивать и поддакивать.
— Время, — спокойно продолжил седовласый, — как я уже говорил, тикает.
Глава 6
Никто в школе
На кладбище шёл дождь. В лужах отражался размытый перевёрнутый мир. Ник сидел, под аркой, отделявшей Египетскую аллею с раскинувшимися за ней зарослями от остального кладбища. Здесь, скрытый от живых и мёртвых глаз, он читал книжку.
— Эй ты, гад! — раздался крик на тропинке. — Ты, гад, я тебя поймаю и глаза выколю! Только попадись мне, ещё пожалеешь, что родился!
Ник вздохнул и опустил книгу. Он выглянул из укрытия и увидел Теккерея Порринджера (1720–1734, «Сын вышеуказанного»), который бежал к нему по скользкой тропинке. Теккерей был большим мальчиком — он умер, когда ему было четырнадцать, во время посвящения в ученики одного художника. Ему дали восемь медяков и велели не возвращаться без полгаллона полосатой красно-белой краски для вывески цирюльнику. Теккерей бегал в поисках полосатой краски по всему городу пять часов напролёт. Повсюду над ним смеялись и отправляли в другие магазины. Когда он понял, что над ним издеваются, его от ярости хватил удар, и к концу недели он скончался, исходя ненавистью к других ученикам и художнику мистеру Хорробину, над которым так измывались, когда он сам был учеником, что теперь он даже не понимал, о чём весь сыр- бор.
Теккерей Порринджер умер от злости, вцепившись в томик «Робинзона Крузо», кроме которого у него ничего и не было, если не считать гнутого полшиллинга и одежды, в которую он был одет. По просьбе матери его похоронили вместе с книжкой. После смерти Теккерей Порринджер не стал менее вспыльчивым, поэтому сейчас он кричал:
— Я точно знаю, что ты здесь прячешься! Вылезай, вор, я тебе сейчас так задам!
Ник закрыл книжку.
— Я не вор, Теккерей. Я просто взял её на время. Честное слово, я верну её, как только дочитаю.
Теккерей поднял голову и увидел Ника за статуей Осириса.
— Я же говорил тебе её не брать!
Ник вздохнул.
— Слушай, на кладбище так мало книг! А я сейчас на таком интересном месте — он увидел след на песке, значит, на острове есть кто-то ещё!
— Это моя книжка, — упрямо твердил Теккерей Порринджер. — Отдай сейчас же.
Ник собирался ещё поспорить или попробовать договориться, но увидел обиженную гримасу Теккерея и сдался. Он слез с арки, спрыгнул на землю и протянул ему книжку.
— Держи, — сказал он. Теккерей схватил её без всякой благодарности и злобно уставился на Ника.
— Хочешь, я тебе почитаю вслух? — предложил Ник. — Я могу, правда.
— Можешь пойти и повеситься, — буркнул Теккерей, после чего размахнулся кулаком и врезал Нику по уху. Удар был неслабым, но по лицу Теккерея Порринджера было видно, что его кулаку было ничуть не менее больно, чем уху Ника.
