На всех фасадах красовались мраморные статуи, вазы и разные фигурки, служашие теперь украшением Зимнего дворца.
Замок представлял образец архитектуры итальянского возрождения; его окружали рвы с подъемными мостами, брустверы, чугунные решетки и прочее.
Замок имел двадцать бронзовых пушек двадцатифунтового калибра со всеми нарядами, расставленных в разных местах на платформах.
Внешний вид замка — четыреугольник, в поперечнике сорок девять сажен.
Внутри замка три двора, в середине главный, в виде восьмиугольника, в Фонтанке — имеющий форму пятиугольника, и на углу к Царицыну лугу — треугольника.
Вход в замок через трое ворот: Воскресенские, с портиками и колоннами полированного гранита, с украшениями из пудожского камня, ведут в главный двор; на этот двор позволялось въезжать лишь членам императорского семейства и посланникам, Рождественские — чугунные со стороны Большой Садовой улицы, и Зачатьевские — с Фонтанки.
Наружные фасады замка не одинаковы, каждый принадлежит к особому ордену.
Главный фасад из красного и серого мрамора, подвал и нижний этаж выстроены из тесаного гранита.
Остальные части стен окрашены в красноватый цвет, происхождение которого приписывалось современниками рыцарской любезности императора.
Говорили, что одна из придворных дам явилась однажды в перчатках такого цвета и император послал одну из этих перчаток в образец составителю этой краски.
После окраски замка в этот цвет, многие петербургские домовладельцы поспешили окрасить и свои дома в такой колер.
По сторонам Воскресенских ворот стояли две большие пирамиды с трофеями, вензелями и медальонами.
Сверх карниза возвышался фронтон, украшенный историческими барельефами из пудожского камня; над фронтоном мраморный аттик и императорский герб, поддерживаемый двумя фигурами Славы.
Две ниши в нижнем этаже, по обеим сторонам среднего выступа украшены двенадцатью колоннами ионического ордена.
Главный карниз и парапет из разноцветных мраморов, как и фриз, на котором бронзовыми буквами надпись:
«Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней».
Противоположный этому главному фасаду, обращен к Летнему саду, имеет большое крыльцо из сердобского мрамора, на котором размещены десять дорических колонн, поддерживающих балкон.
На самой середине фасада возвышается аттик с лепными украшениями; по сторонам спуска назначено было поставить колоссальные бронзовые статуи Венеры и Геркулеса Фарнезского.
На третьем фасаде, к Фонтанке, сделан полуциркульный выступ с шестью колоннами дорического ордена, архитравом, карнизом, фризом и баллюстрами, окружающими балкон.
Над выступом купол и сторожевая башня с древками, которая была назначена для поднятия штандарта, когда государь находился в замке.
К Большой Садовой улице четвертый фасад был с обширным высоким крыльцом из серого гранита, длиною в 14 сажен, шириною в пять, служащим для входа в церковь.
На двух углах крыльца поставлены были вазы, по бокам входа — четыре мраморные половинчатые колонны; в нишах первого этажа лепные украшения, а второго — статуи, изображающие Веру и Надежду; над окном второго этажа — барельефы четырех евангелистов из белого каррарского мрамора, а по бокам изображение святых апостолов Петра и Павла, а посредине вызолоченный крест, на карнизе лепнины ангельские головки.
Купол, четыре канделябра над колонною и шпиль были вызолочены.
Михайловский замок окружала каменная стена вышиною в сажень; к замку от Большой Садовой вели три липовые и березовые аллеи, посаженные еще при императрице Анне; каждая из них упиралась в железные ворота, украшенные императорскими вензелями.
Перед замком расстилался обширный плац, окаймленный с обеих сторон садами.
На плащу был поставлен и освящен вместе с Михайловским замком памятник Петру Великому.
Император изображен в римской тоге, с лавровым венком на голове и с фельдмаршальским жезлом в правой руке. На монументе надпись:
Мысль соорудить этот памятник принадлежит императрице Анне Ивановне, предполагавшей поставить его на Васильевском острове, на площади коллегии, отлит он был в царствование Елизаветы Петровны графом Растрелли, или вернее литейщиком Мартилли.
В царствование Екатерины II он лежал на берегу Невы у Николаевского моста под навесом, и только по повелению Павла Петровича поставлен на настоящее место.
На другой стороне плаца возвышаются два каменных двухэтажных павильона, предназначенных тогда для жилья дворцовых служителей.
Теперь в них помещается фехтовальная зала и гальваническое заведение.
От павильонов шла широкая кленовая аллея, разделяя с одной стороны Михайловский манеж, а с другой здание бывшей берейтерской школы.
Оба эти здания принадлежат к времени императора Павла; они тогда входили в черту решетки, отделявшей пространство, занятое садами и дворцом императорским, простиравшееся от Симеоновского моста по Караванной и Итальянской до Екатерининского канала.[10]
Внутренняя отделка и меблировка замка вполне соответствовали его внешней отделке.
Понятно, что весь Петербург заговорил об этом чуде архитектуры и декоративного искусства.
Переезд императорской фамилии в Михайловский замок состоялся почти через три месяца после его освящения, а именно 29 января 1801 года.
Император был очень доволен новосельем, несмотря на то, что в замке было несколько мрачно и очень сыро.
На другой день, 30 января, был дан по случаю переезда большой бал, в числе приглашенных на котором был граф Казимир Нарцисович и графиня Ирена Станиславовна Свенторжецкие.
Все любовались на выдающихся красотой молодых и счастливых супругов.
На этом же балу были супруги Похвисневы, исхудавшие, состарившиеся до неузнаваемости.
Их печальные лица только и напоминали кое-кому из присутствующих о бесследно исчезнувшей более полутора года тому назад их дочери — тоже выдающейся красавицы, Зинаиды Владимировны.
XX
ПОЖАР
Горбун, вполне уверенный, что выполнил свою страшную работу в Таврическом саду с такою предусмотрительною осторожностью, которая характеризуется словами: «комар носа не подточит», был совершенно покоен даже в первые дни горячих розысков так загадочно и так бесследно исчезнувшей фрейлины Похвисневой.
С полученными от графа Казимира Нарцисовича деньгами, он прямо отправился на Васильевский остров и бесцеремонно поселился в одной из комнат опустелого дома Белоярцевых.
Марья Андреевна по-прежнему занимала свои две комнаты, а остальные стояли пустыми и были не только необитаемы, но и не посещаемы молодой хозяйкой.
Афимья властовала на кухне, и не она, конечно, воспрепятствовала бы своему приятелю расположиться в доме, как у себя.
Пребывание в доме горбуна не удивило и Марью Андреевну, так как он и при жизни ее теток, как она называла сестер Белоярцевых, и после их смерти почасту и подолгу жил в доме.
