похвалил их за усердие, один из летчиков сказал:
– Да, пол очень грязный. Но единственный способ сделать его чистым – это подмести и вымыть.
Дохи продолжал доставать набитые соломой матрасы и даже приобрел несколько бамбуковых кроватей. Они были узковаты, но это было лучше, чем ничего. Все были благодарны Дохи за его старания.
Между тем сражение за Окинаву становилось все более яростным. На 12 апреля назначили боевые вылеты самолетов, оснащенных снарядами «ока», в рамках второго этапа операции «Кикусуй». Утром этого дня выпала очередь участвовать в вылете Дохи. Он пришел ко мне после последнего приема пищи и сказал:
– Я заказал шесть кроватей и пятнадцать соломенных матрасов. Вероятно, их доставят сегодня. Можно вас попросить проследить за этим и проконтролировать их поступление в казарму? – С этими словами он взобрался в самолет-носитель «ока» и улетел.
В этот день в атаках участвовали 8 самолетов, оснащенных «ока», вместе с 80 самолетами камикадзе и более чем сотней истребителей сопровождения. Они вылетели на Окинаву, следуя разными курсами, чтобы выйти на цели с разных сторон, с востока и запада от острова одновременно и под прикрытием густой облачности, окутавшей места якорных стоянок кораблей противника.
Оставшиеся на аэродромах не могли предпринять ничего иного, кроме как проводить участников операции, молиться за их успех и дожидаться результатов. В убежище радисты прильнули к своим приемникам, сконцентрировав внимание на том, чтобы поймать любое сообщение от участников боевого вылета. Надел наушники и я, когда по нашим расчетам первая группа самолетов камикадзе должна была подлететь к Окинаве. Сообщения о действиях атакующих самолетов поступали постоянно. Меня больше всего интересовали действия бомбардировщиков, оснащенных «ока».
21 марта атаки при помощи «ока» завершились столь постыдно, что новая операция была последней возможностью доказать эффективность этой тактики. Мы горячо надеялись, что на этот раз самоотверженные усилия наших мужественных пилотов будут вознаграждены.
«Обнаружены истребители противника!» – прозвучало в эфире. Услышав это первое сообщение от самолета лейтенанта Дохи, я внутренне напрягся. Неужели атака при помощи «ока» будет снова сорвана вражескими перехватчиками? Казалось, время застыло. Смогут ли эти громоздкие бомбардировщики прорваться сквозь боевые порядки перехватчиков противника?
Следующее донесение породило смешанные чувства надежды и удивления. «Нам удалось уйти от истребителей противника».
Каким образом это удалось? Но времени для размышлений не оставалось. Донесения быстро поступали одно за другим.
«Зависаем, чтобы освободиться от „ока“».
«Цель – корабли противника».
В секунды «ока» отделились от самолетов-носителей. Они пошли на сближение с целями.
Затем прозвучало: «Поехали!» Я представил картину стремительного пике Дохи на большой линкор со скоростью, которую придавали его снаряду ракетные струи, и, наконец, успешное поражение цели.
Из восьми самолетов-носителей, участвовавших в атаках, шесть были сбиты, после того как они освободились от своих снарядов. Только один из них вернулся благополучно на базу, и этим счастливцем был самолет, несший «ока» лейтенанта Дохи. Экипаж рассказал, как при взлете Дохи захотел вздремнуть и попросил разбудить его за тридцать минут до подлета к зоне атаки. Он вытянулся на импровизированной кушетке и заснул. Когда Дохи разбудили, он улыбнулся и произнес:
– Время летит быстро, не так ли?
Затем он обменялся рукопожатиями с командиром экипажа самолета и перебрался через бомбовый люк в снаряд. Самолет был оснащен переговорным устройством в виде трубки, через которую Дохи сообщил с управляемого снаряда о своей готовности к самостоятельному полету. Носители «ока» приблизились к острову с запада и увидели множество кораблей противника. Они вышли к целям на максимальную дистанцию для «ока», но желательно было сократить эту дистанцию как можно больше.
Дохи выбрал целью линкор. «Ока» отделился от носителя в оптимальной позиции – на высоте 6000 метров и дистанции 18 000 метров от цели. Экипаж бомбардировщика напряженно следил за тем, как снаряд отрывается в свободный полет. Затем, неуклонно набирая скорость, он пулей устремился вниз, превратившись в маленькую точку. Самолет-носитель сделал на максимальной скорости резкий разворот на запад, поскольку наблюдать за результатами атаки в небе, кишевшем вражескими перехватчиками, было невозможно.
Бросив прощальный взгляд на «ока», члены экипажа увидели, что снаряд набирает скорость, что его полет контролируется пилотом и что он на пути к цели. Однако уже издали экипаж бомбардировщика успел заметить столб густого дыма, поднявшегося на 500 метров в месте дислокации мишени, на которую нацелился Дохи.[38]
С окончанием апреля сражение за Окинаву приобрело еще более ожесточенный характер. Прежних пилотов-камикадзе заменили другими, на место которых, в свою очередь, пришли новые. Они спали на соломенных матрасах и на бамбуковых кроватях, которые выхлопотал лейтенант Дохи. Их благородные души последовали за его душой, когда настала их очередь выполнить свой долг. Вишни отцвели, но деревья оделись в свежую зелень.
Камикадзе против самолетов «грумман»
Наше бомбоубежище располагалось примерно в 100 метрах к северу от здания школы, в котором размещалась казарма 321-й авиагруппы. Наш центр связи с самого начала находился в бомбоубежище, чтобы оставаться в радиоэфире и во время воздушных налетов противника. Поскольку дневные и даже ночные налеты учащались, кровати пилотов перенесли в бомбоубежище, чтобы пилоты могли спать спокойно. Место было безопасным и тихим, но из-за слабой вентиляции воздух становился спертым и спать в такой атмосфере было нелегко.
Среди камикадзе был молодой офицер, окончивший технический колледж в Муроране на Хоккайдо. Он оставался в колледже в качестве ассистента профессора и продолжал научную деятельность до того момента, пока его просьба о принятии на службу в морскую авиацию не была удовлетворена. У молодого человека уже было несколько патентов на изобретения, и, несмотря на свою молодость, он мог бы стать выдающимся изобретателем. Некоторые из его изобретений были уже пущены в производство и доказали свою эффективность.
Как-то вечером я вызвал его в бомбоубежище для беседы, узнав, что он записался добровольцем на боевой вылет при первой возможности. Молодой офицер любезно отвечал на вопросы, но я нашел его менее разговорчивым, чем многие пилоты-камикадзе.
– Специальный ударный корпус не единственное место, где можно послужить стране, – заметил я. – Люди ваших способностей еще понадобятся Японии в будущем. Вы задумывались над тем, что ваши технические способности могут принести стране большую пользу, чем любые действия здесь?
Он выдержал большую паузу, перед тем как ответить:
– Я сам много раз думал об этом и не могу не согласиться с вашими словами. Понимаю, что моя техническая подготовка может принести пользу для Японии, и это делает мой выбор особенно трудным. Я надеюсь, вы поймете мои затруднения и не будете мне мешать, поскольку я не желаю менять свое решение.
Судя по его спокойной манере говорить, могло показаться, что мы обсуждаем тему не более серьезную, чем погода. Никогда раньше я не пытался отговорить собеседника от добровольной жертвы больше, чем сейчас. Я исходил из того, что живым этот молодой человек представлял б ольшую ценность, чем мертвым. Он же отвечал с полным спокойствием, что хочет умереть за свою страну. В его поведении не было никакого аффекта. Уверен, что в своем ответе он не упомянул о смерти не из страха, а скорее из-за того, что смерть для него значила гораздо меньше, чем выполнение долга. Больше я не произнес ни слова, а мой ученый собеседник покинул меня, извиняясь, как будто боялся, что обидел меня.
Этот на первый взгляд уникальный случай на самом деле был типичным в отношении японцев- патриотов. Он демонстрировал дух патриотизма, унаследованный от многих поколений предков, преданных своей стране.
Через несколько дней молодой офицер вылетел на боевое задание в качестве лидера звена из четырех истребителей Зеро с целью таранить корабли противника у Окинавы. На борту каждого самолета была 500-
