Алферов не являлся со своими сообщениями. Елизавета Петровна ходила в тревожном состоянии духа. Долинский и Селезнев не беспокоили ее вопросами и не возвращались к загадочному разговору о полученных ею сведениях.
В их уме даже появилась роковая мысль, что молодая девушка тронулась в уме.
Они оба продолжали свои розыски в Москве, бывая всюду, где собиралась публика.
Сентябрь в этом году стоял великолепный.
Погода была чисто летняя, теплая.
Сад «Эрмитаж» и Петровский парк по вечерам кишели публикой.
К последнему по Тверской улице тянулись длинною лентою всевозможные экипажи.
Однажды, вернувшись вечером домой, Долинский и Селезнев зашли по обыкновению в номер Елизаветы Петровны.
— Отгадайте, кого мы видели, Елизавета Петровна? — воскликнул Сергей Павлович.
— Не мастерица, — отвечала молодая девушка, грустно улыбаясь.
— Ну, так слушайте. Мы сейчас из Петровского парка. Экипажей там и дам целые миллионы. Богатство — умопомраченье. Красавиц — не перечесть… Вдруг вижу несется коляска, которой позавидовала бы любая владетельная особа: кучер и лакей — загляденье, кони — львы. А в коляске сидят две дамы — одна, точно сказочная царица, другая поскромнее… Поровнялись они с нами, и… о, боги!.. Вторая оказалась Любовь Аркадьевной!
— Вы с ней говорили? — вскочила с кресла, на котором сидела, Дубянская.
— То-то же, что нет… Сергей так загляделся на первую, что не заметил сестры… Я тоже совершенно растерялся, а в это время коляска была уже далеко… Мы исколесили весь парк, но более их не встречали… Утешительно одно, значит Неелов и Любовь Аркадьевна в Москве.
— Я же вам говорила.
— Но кто эта красавица, которая с ней? — задумчиво произнес Сергей Аркадьевич.
— И это я знаю, — просто сказала Елизавета Петровна.
— Вы… знаете?.. — в один голос спросили молодые люди и невольно переглянулись друг с другом.
— Знаю… Это — шансонетная певица Мадлен де Межен — невеста Савина.
— Откуда же у вас, однако, эти сведения? — серьезно спросил Сергей Павлович.
— Птица на хвосте принесла.
— Вы шутите!
— Я не шучу… Какое вам дело, откуда эти сведения, если они верны!
— Значит, и Савин здесь?
— Здесь.
— В таком случае, дело упрощается… Завтра же я разыщу Николая Герасимовича и через него найду и Неелова, и Любовь Аркадьевну, — сказал Долинский.
— Но как же ты разыщешь его? — спросил Селезнев;
— Очень просто… Он, несомненно, живет прописанный, ему нечего теперь скрываться…
— А кто же эта Мадлен де Межен? Его невеста?
— Ну, если хочешь, невеста… Он живет давно с ней… Эта связь началась еще за границей… Она его безумно любит, и эта любовь побудила ее приехать в Россию в качестве шансонетной звезды… Она дожидалась его освобождения, и теперь они снова вместе…
— Однако, это все-таки не особенно подходящее общество для моей сестры, — сквозь зубы проговорил Селезнев.
— Это несомненно… Видимо, Неелов думает иначе.
— Я его заставлю думать так, как думают все порядочные мужья…
— Он не муж ее… — печально сказала Елизавета Петровна.
— Вы и это знаете?
— Я знаю даже, что он раздумал, видимо, на ней жениться и ухаживает за очень богатой московской невестой.
— Негодяй! Я его заставлю жениться под пулей! — воскликнул Сергей Аркадьевич. — О, только бы найти его.
— Не беспокойся, теперь найдем. И он от нас не увернется, — с нескрываемой злобой добавил Сергей Павлович Долинский.
— Боже мой, Боже мой, несчастная девушка, она теперь, может быть, сама не знает как вырваться из этого омута, в который бросилась очертя голову.
— Не беспокойтесь, она будет его законной женой, а затем может бросить его, если пожелает, — сказал Долинский.
— Утешительного мало. Разве в этом счастье?
— Но в этом сохранение чести… Однако уже поздно, пора в постели… Утро вечера мудренее. До завтра. Пойдем, Сергей Аркадьевич.
Молодые люди простились с Дубянской и отправились к себе в номер.
XXV
МЕДАЛЬОН
Растрата в несколько десятков тысяч рублей, конечно, не могла произвести никакого затруднения в операциях банкирской конторы «Алфимов и сын» при ее громадных денежных оборотах.
Известие о растрате с быстротою молнии распространилось по городу, особенно после того, как на другой день газеты оповестили о ней в витиеватой форме. Несколько особенно осторожных вкладчиков явились вынуть свои капиталы, но когда контора тотчас же выдала их, то на другой же день они принесли их обратно, приведя за собой и других.
Все, таким образом, для репутации конторы окончилось благополучно.
Корнилий Потапович, занятый всецело возможностью овладеть Ольгой Ивановной, не обратил особого внимания на случившееся и после ареста Сиротинина снова пришел, к удовольствию Ивана Корнильевича, в хорошее расположение духа.
Праздник, данный им на даче, не привел его к желаемым результатам, а потому он решился начать сезон необычайным по роскоши и затеям бал-маскарадом.
Этот праздник был назначен на 8-е октября.
За несколько дней перед ним графиня Надежда Корнильевна задумчиво сидела в своем будуаре уже на зимней квартире.
На глазах ее сияли слезы умиления.
«Итак, меня связала теперь с мужем новая неразрывная и святая связь!» — думала она.
«А тот, милый, желанный, несчастный! Теперь я обязана отнять у него даже тот невинный залог — медальон… Как он настрадается… О… Петя, если бы ты только знал, какую жертву мы приносим».
Дверь тихо отворилась.
— Надя, ты плачешь! Ты все еще несчастна! — проговорил граф Вельский.
— Нет, Петя, эти слезы не горькие… Эти слезы светлые, перед новой жизнью, которая должна настать для нас… Теперь не ради одной меня ты должен отказаться от своих…
Он понял.
На глазах у него выступили слезы никогда неизведанного счастья.
Он стал обнимать жену и с невыразимой нежностью целовал ее.
— Письмо от госпожи Руга! — доложила, входя Наташа.
— Могла бы и подождать! — заметил граф Петр Васильевич, с видимым отвращением распечатывая конверт.
Графиня смотрела на него вопросительным взглядом.
— Она зовет меня на генеральную репетицию, — проговорил он, пробежав записку глазами. —
