Привидение говорило глухим, угрожающим голосом:
— Чего ты ищешь тут, негодяй!.. Ты хочешь смерти Гладких, но ты ошибся комнатами… Ты тут у Татьяны Петровны Толстых… Она, слава Богу, не одна и небеззащитна… Я здесь, чтобы защитить ее от такого дикого животного, как ты… Если поступить справедливо, то тебя следует предать суду, но в память твоей матери, которая была добрая и честная женщина, я прощаю тебя и даю тебе время исправиться… Но чтобы нога твоя не приближалась более к высокому дому… А теперь… вон…
Она показала ему рукою на дверь. Семен Семенович продолжал стоять как вкопанный, не говоря ни слова и не двигаясь с места. Он весь дрожал.
Марья Петровна — это была она, проскользнувшая, покрытая скатертью, в дверь, отворенную Софьей, ранее подлых заговорщиков, подошла к нему со сверкающими глазами и высоко поднятою головою и, снова показывая на дверь, сказала:
— Вон!
Он отступил назад перед ее грозным взглядом и вдруг выскочил из комнаты, сбежал с лестницы и через кухню с криком: «привидение, привидение» выбежал, как сумасшедший, из дома.
XIX
В ДОМЕ ОТЦА
Марья Петровна подошла к отворенной двери, из которой убежал Семен Семенович, и несколько минут стояла на ее пороге.
Шум поспешного бегства молодого негодяя мешал ей услыхать шум борьбы ее отца со старым негодяем — Семеном Порфирьевичем, происходившей в это время в кабинете.
Когда Марья Петровна оглянулась, то увидала Таню, стоявшую посреди комнаты в одной рубашке, дрожащую и бледную, как полотно.
Молодая девушка была страшно перепугана.
«Кто была эта незнакомая женщина, которая появилась так неожиданно и спасла ее от страшной опасности?» — мысленно спрашивала себя Татьяна Петровна.
«Как она хороша!» — думала, между тем, Мария Толстых, любуясь Таней.
«Она хорошая, добрая», — мелькало в голове последней.
Обе женщитны стояли несколько минут друг перед другом, молча любуясь одна другой.
— Один негодяй забрался к вам сюда… — прервала молчание Мария.
— Я узнала его… Он меня ненавидит и, наверное, убил бы меня, если бы вы не спасли меня… Я не знаю, как мне благодарить вас… Но кто вы?
— Я ваш друг и друг Ивана…
— Вы знаете его? Давно ли?
— Очень давно! — улыбнулась Марья Петровна.
— Как же вы попали в дом?
— Я прошла в дверь, открытую для негодяев, ранее их…
— Почему же вы знали, что он будет здесь?
— Я подслушала разговор этого негодяя с вашей прислугой Софьей и решилась спасти вас во что бы то ни стало.
— Так вы любили меня, не зная?
— Кто может не любить вас?
— Но чтобы пройти сюда, вы должны были хорошо знать расположение комнат в этом доме?
— Я их отлично знаю….
— Кто же вы?
— Вы это скоро узнаете…
— Когда?
— Когда приедет Гладких с Борисом…
— Как! — воскликнула Таня. — Иван вам это сказал… Но если вы его так давно знаете, то вы должны знать, что старый нищий Иван…
— Никто иной, как Егор Никифоров… ваш отец… Я знаю это.
— Удивительно! — бормотала Таня. — Удивительно!
Вдруг ее осенила светлая мысль.
— Эти платья, все это вы получили сегодня от моего отца. Они принадлежали когда-то Марье Петровне Толстых.
Татьяна Петровна схватила за руку свою спасительницу, подвела к окну, в которое ярко светил месяц, и впилась в нее глазами, Через минуту она бросилась на шею этой женщине.
— О, я знаю вас теперь, я знаю вас, вы Марья Петровна Толстых.
— Тише, тише! — прошептала Марья Петровна и вдруг вздрогнула.
Она вспомнила, что там, внизу, в кабинете отца, быть может, уже совершено второе задуманное преступление. Вся охваченная мыслью о спасении молодой девушки, бедная женщина, еще слабая головой, совершенно забыла о второй части подслушанного ею гнусного заговора отца и сына. Она быстро зажгла стоявшую на столе свечу и бросилась из комнаты вниз.
Дверь в кабинет ее отца была отворена настежь. Задыхаясь от волнения, она вбежала туда.
Петр Иннокентьевич лежал недвижимо на полу, возле открытого денежного сундука. Марья Петровна стала перед ним на колени и наклонила голову к его груди. Сердце старика слабо билось.
Кое-как одевшаяся Татьяна Петровна, предчувствуя недоброе в быстром бегстве Марьи Петровны, тоже сбежала вниз и поспешно вошла в кабинет Петра Иннокентьевича.
Увидав представившуюся ей картину: недвижимо лежавшего на полу старика и наклоненной над ним, стоявшую на коленях, Марью Петровну, молодая девушка вскрикнула и пошатнулась.
— Он жив, жив! — успокоила ее Марья Петровна.
От шума в доме, между тем, проснулась вся прислуга и скоро кабинет наполнился людьми.
— Не зовите меня при людях по имени, — шепнула Марья Петровна Тане. — Они не должны пока еще знать, кто я… До тех пор, пока не очнется мой отец и не приедет Гладких — вы здесь хозяйка.
Татьяна Петровна молча наклонила голову в знак согласия.
Петра Иннокентьевича, между тем, подняли с полу и уложили на постель… Прислуга удалилась, с удивлением оглядывая незнакомую высокую женщину.
Таня горько плакала.
— Не плачь… слезами ничему не поможешь, — сказала Марья Петровна. — Надо послать в Завидово за фельдшером… а, может быть, там застанут и доктора…
Татьяна Петровна пошла отдать приказание.
Марья Петровна, между тем, закрыла железный сундук и сунула ключи под подушку постели своего отца. Когда Таня вернулась в кабинет, она застала Марью Петровну стоящею на коленях у постели, на которой лежал Петр Иннокентьевич.
— Ну, что? — спросила она.
— Все то же… — с плачем проговорила Мария. — О, Боже мой, я не хотела плакать, но не могу удержаться… После двадцатилетней разлуки я вижу его в таком положении… Но нет, он не умрет! Господь не допустит, чтобы он умер раньше, чем я услышу его голос… раньше, чем он меня увидит и благословит… Господи, смилуйся надо мной!.. Таня, Таня, смотри… он дышит… сильнее… открывает глаза…
Петр Иннокентьевич приподнялся на постели.
Сначала он бессмысленно обвел глазами комнату, как бы стараясь собраться с мыслями.
Марья Петровна отошла в глубь комнаты, а Таня поддерживала старика и говорила:
— Петр Иннокентьевич… придите в себя… разве вы не узнаете меня?.. Ведь это я… ваша маленькая Таня…
— Да, да… Я припоминаю… Там… Там… открытый сундук… Вор!..
— Успокойтесь, никакого вора нет… около вас Таня…
