— Да, да… это хорошо… но где же Иннокентий?
— Он еще не вернулся…
— Ах, да… он уехал в К., чтобы привести сына моей бедной Марии, твоего жениха… Но мне не спалось… в мою комнату вошел вор и украл все деньги, все деньги моих детей… Помоги, помоги мне встать, Таня… Я должен видеть… Я должен видеть… Дай мне халат…
Татьяна Петровна накинула ему на плечи лежавший на стуле халат. Он надел его в рукава.
— Ключи… где они?
— Тут, под подушкой.
— Как они сюда попали? А?..
Молодая девушка не отвечала.
Он пошатнулся, когда встал, но поддерживаемый Татьяной Петровной, все-таки дотащился до железного сундука, опустился на колени, отпер замок и отворил крышку.
— Свету, Таня, свету… — хриплым голосом проговорил он. Молодая девушка взяла свечу и светила ему.
С первого беглого взгляда можно было заметить, что все было цело, что вору не удалось украсть ни одного золотого.
Петр Иннокентьевич обеими руками схватился за голову и задумался.
XX
БЛАГОСЛОВЕНИЕ
— Нет, нет, все-таки это не был сон… Он был здесь… Он отпер сундук, он уже опустил туда свои руки… Я его отшвырнул назад… я хотел яснее увидеть его лицо… свет луны сквозь занавеси давал мало свету, с ним был фонарь… но он не дал мне опомниться и потушил его… — говорил сам с собою Петр Иннокентьевич Толстых.
Его взгляд упал на потухший потайной фонарь, который валялся на полу около сундука. Он с трудом поднял его и показал Татьяне Петровне.
— Вот, вот, видишь, что я не ошибался, что тут был вор… Я не мог его узнать, но он был силен, сильнее меня… Когда я его повалил, он дернул меня так сильно, что я упал… Он хотел вырваться от меня и убежать, но я его не пускал… Произошла страшная борьба… Он схватил меня за горло и стал душить… Посмотри, Таня, посмотри сюда…
Он показал на свою шею.
— Да, я вижу здесь синие пятна… — сказала молодая девушка, наклонившись над все продолжавшим стоять на коленях Петром Иннокентьевичем.
— Его пальцы впились в мое горло… Я ударил его в лицо, но он душил меня все сильнее, так что я стал задыхаться… Я помню, я вскрикнул, что было силы и потерял сознание… Тогда он, наверно, убежал, не успев ничего украсть… Благодарю Тебя, Господи!.. Я боялся, что сундук пуст, а ведь это твое приданое, Таня, слышишь, твое приданое…
Он закрыл сундук, запер его и, поднявшись с пола, снова шатаясь, поддерживаемый Татьяной Петровной, пошел к кровати… Он весь горел, как в огне, а, между тем, дрожал…
— У вас лихорадка… — сказала Таня. — Ложитесь в постель…
— Нет… — хрипло отвечал он. — Помоги мне лучше дойти до окна, там, может быть, мне будет лучше… Подвинь мне это кресло. Вот так…
Татьяна Петровна усадила его в кресло и стала рядом, раздвинув, по его приказание, занавеси на окне.
— Посмотри, уже светает… Как у меня шумит в голове… все тело горит, как в огне, а внутри я чувствую холод… Открой окно, открой окно…
Молодая девушка исполнила его желание. Он стал усиленно вдыхать в себя свежий воздух.
— Я… я хотел бы увидать нынче восход солнца…
Глаза его заблестели.
— Если бы только сегодня приехал Иннокентий… Мне бы хотелось поскорей увидать своего внука… Мне кажется, что скоро придет мой конец… Надо скорей сыграть твою свадьбу, Таня… и моего внука сделать моим единственным наследником…
При этих словах Марья Петровна не выдержала и, плача, громко всхлипнула.
Старик вздрогнул и оглянулся. Он увидал Марию, которая стояла, закрыв лицо руками.
Он схватил Таню за руку и спросил в сильном волнении:
— Кто там… Таня? Кто эта женщина?..
— Это… это… — бормотала, смутившись, Татьяна Петровна.
Марья Петровна подняла голову. Все лицо ее было смочено слезами. Одно мгновение она, видимо, колебалась, но потом бросилась к ногам Петра Иннокентьевича.
— Отец, отец… — начала она дрожащим голосом. — Мария, твоя кающаяся дочь… у твоих ног…
Петр Иннокентьевич не верил своим ушам. На минуту он точно онемел, вытаращив глаза.
Вдруг лицо его просияло.
Дрожащими руками схватил он голову своей дочери и, подняв ее, молча созерцал дорогие черты.
— Моя дочь, моя дочь! О, дай мне еще раз насмотреться на тебя… Как долго я ждал этой минуты… Это ты, это действительно ты, это твои дорогие черты, это твои прекрасные глаза. Я нашел опять свою Марию… Таня, слышишь, это твоя старшая сестра, которая скоро сделается твоей матерью… Маня, Маня, мы тебя искали так долго, так долго… Где же ты скрывалась, почему ты не вернулась…
— Отец, ведь ты проклял меня…
— Молчи, молчи… Теперь я прошу у тебя прощенья…
— Если ты находишь, что я довольно выстрадала, то сними с меня это проклятие…
Петр Иннокентьевич заплакал.
— Приди ко мне в объятия, дочь моя, чтобы я мог чувствовать тебя у моего сердца…
Он стал лихорадочно целовать ее.
После минутного молчания он снова заговорил:
— Твой поступок был, конечно, нехорош, но судьба достаточно тебя покарала… Если кто из нас виноват, то, конечно, я… Мария, дорогая моя доченька, твой отец был безжалостен к тебе, имей теперь жалость ко мне. Маня, на краю могилы, прошу тебя простить твоего преступного отца…
— Отец, дорогой отец! — воскликнула она, обнимая его в безумном восторге.
— Я когда-то проклял тебя, теперь я тебя благословлю от всей глубины моего сердца…
Его взгляд с благодарностью обращался к висевшему в углу образу Спасителя в золотой кованной ризе.
— О, лишь бы мне не умереть, не видав моего внука, — прошептал он.
Только усилиями своей железной воли он поддерживал себя. Но силы его быстро ослабевали, холодный пот выступил на лбу, голова откинулась назад.
— Отец, отец!.. Что с тобой? — воскликнула Марья Петровна.
— Ничего! — прошептал он. — Я только слаб… Эта неожиданность, это счастье…
Он протянул свои руки обеим женщинам и улыбнулся.
— Вот восходит солнышко…
Он вздохнул…
— Это будет хороший день. Боже, Боже мой, как хорош и величествен управляемый Тобою мир…
Вдруг он вздрогнул.
— Маня, Маня! Поскорей бы приехал Иннокентий с твоим сыном…
Послышался стук подъезжающего экипажа.
Петр Иннокентьевич привстал в страшном волнении.
