Будто сама собой появилась бутылка коньяка.
Спрятанный среди пальм рефлектор удваивал лунный свет, резче выделяя женскую фигуру на фоне ночных теней.
Она танцевала.
Густая чадра, закрытое лицо. Мелодия становилась выразительнее, ритм убыстрялся. Перед глазами Войтеха стоял тот вечер с Генрикой в Туррис Тамаллени. Танцовщицы-нумидийки. Развевающиеся покрывала и стройные обнаженные тела. Здесь же все скрыто под чадрой. Но вот музыка усилилась, свет стал ярче, ослепительно засверкали золотые украшения. Зазвенели браслеты на ногах. Воздушные покрывала стали спадать. Они бесшумно парили в прозрачном холодном воздухе, опускаясь на мраморную сцену и на столики. Только лицо было по-прежнему скрыто. Великолепный в своем бесстыдстве танец, родившийся в гаремах древних султанов.
Лунный свет погас, и на животе танцовщицы вспыхнула яркая точка. Точка медленно кружила, будто живое существо. Тончайшая паутина шаровар с каждым движением сползала ниже и ниже. Золотая цепь вокруг бедер извивалась и звенела. Светлая точка стала расширяться, танцовщица опять выступила из темноты. Кроме драгоценностей, ее тело уже ничто не скрывало. Музыка задыхалась в нервном ритме. Обнаженная смуглая женщина, танцуя, переходила от столика к столику, Юсуф Захра мечтательно улыбался.
— Как вам нравится наша программа, мсье доктор? — спросил он шепотом.
Войтех кивнул:
— Превосходно… но что об этом скажет здешний муфтий — у вас не будет неприятностей?
Захра приложил палец к губам, пожал плечами и шепнул:
— Ислам не запрещает неверным, женщинам из Европы, публичное раздевание… — Он еще ближе придвинулся к Войтеху. Одалиска из гарема с закрытым лицом и обнаженным телом танцевала перед их столиком, почти касаясь Войтеха смуглым, нежно округленным животом. Он ощущал ее аромат, видел матовый блеск кожи и темную тень треугольника внизу… — Может быть вашей, — еще тише сказал Захра. — Вы мой самый дорогой друг и самый высокий гость. После программы я представлю вам эту даму.
Лунный свет рассеялся в пространстве. Рефлектор среди пальм погас, и только на столиках тускло мерцали масляные плошки. Каждая из них казалась свечой, поставленной за упокой души, бесследно исчезнувшей в пустыне. Музыка была едва слышна, еще отчетливее стал звон браслетов на лодыжках и руках танцовщицы. Но и этот звон удалялся, пока не пропал совсем.
Тишина.
Женщина исчезла.
Никто не аплодировал. Холод оседал на обнаженные плечи дам.
Юсуф Захра поднялся и громко сказал:
— Да благословит аллах ваш сон!
Туристы начали медленно расходиться. Кто к своим павильонам, кто в ресторан у бассейна. Захра легко коснулся руки Винтера:
— Выпьете кофе? В полнолуние ночи стоят холодные.
— На рассвете я уезжаю, может быть, лучше…
— Совсем маленькую чашечку, чтобы согреться. Сайда варит отличный кофе.
Они молча прошли к главному павильону, и Захра тихо постучал в одну из дверей.
— Мой друг доктор Винтер, — представил он Войтеха, когда они вошли. — А это Сайда — моя величайшая драгоценность.
Он с любопытством огляделся. Уютно обставленная гостиная и женщина в строгом вечернем туалете. Арабские аксессуары исчезли.
— Я совсем закоченела на этом холоде, — сказала она непринужденно и протянула Винтеру руку.
— Как только месяц пойдет на убыль, потеплеет. Продержитесь еще несколько дней, очень прошу вас, — поклонился Захра и поцеловал ей руку. — На этой неделе ожидаем еще две группы туристов.
— Я могла бы танцевать в помещении. В столовой отеля обстановка вполне подходящая. Вы должны беречь мое здоровье.
— Только на воздухе, на природе ваш танец может действительно захватить зрителя. В помещении получится обычная коммерческая дешевка.
— В самом деле? Доктор, он хочет, чтобы я получила воспаление легких, — улыбнулась она и бросила на Винтера быстрый изучающий взгляд. — Вы действительно доктор? — спросила она и вновь обратила на него взгляд больших зеленых глаз.
Теперь, в эту минуту, он уловил особенность ее голоса. Она и Захра говорили меж собой по-немецки, но необычный, почти мужской тембр невозможно было скрыть. Господи, где же он слышал этот голос?
— Только естественных наук, мадам. Но я тоже считаю, что температура была, если принять во внимание ваш костюм, слишком низкой.
— Первый настоящий мужчина в вашем заведении, шеф, — сказала Сайда и легко взяла Винтера под руку. — Выпьете со мной коньяку, доктор? Мне надоело изображать из себя мусульманку.
— Я вас привел в райский сад — развлекайтесь здесь по своему усмотрению. А мне лучше удалиться, — сказал Захра покорно и поклонился.
— Шеф не пьет, шеф исповедует ислам, — сказала Сайда и наполнила коньяком два бокала. Это было сказано без иронии, просто констатация факта.
— Женщинам всегда недостает разума и религиозности, — сказал Захра, неопределенно пожав плечами. — Спокойной ночи, мсье. Жемчужина моего сада — ваша.
— Это изысканное выражение означает, что я продаюсь, — деловито сказала Сайда. — Впрочем, мне дозволено выбирать, так что если бы вы мне не понравились… — Она подняла фужер с коньяком.
Он посмотрел на часы:
— Сожалею, мадам, но на рассвете я уезжаю. Может быть, в будущем… — Он тоже поднял фужер и выпил. — Не смею вас более задерживать в столь поздний час.
Она тоже выпила темно-золотистую жидкость и отодвинула бокал:
— Вы приятный собеседник, доктор. Загляните как-нибудь, буду рада снова вас видеть.
Он отодвинул бокал. В голове вдруг возникла необычная тяжесть. Ни мыслей, ни чувств — только желание поскорее уснуть. Он склонился над ее рукой:
— Спокойной ночи, мадам. Вы были изумительны, вы действительно прекрасная женщина.
— Можете мне как-нибудь позвонить.
Ага, у них есть и телефон. Цивилизация расширяется. Кое- как он вышел из этой гостиной, сознавая, что, если бы еще минуту она говорила с ним этим низким глубоким голосом, он поддался бы искушению и забрался к ней в постель. И даже, слабовольный он человек, не вспомнил о Генрике. А может, это нормально? Неуверенным шагом направился он к бюро обслуживания. Он совсем забыл, где его номер. А ведь такой же голос был у той женщины на базарной площади, пришло вдруг ему в голову. Боукелика что — всезнающий?
Он пытался представить ее походку, но понял, что совсем пьян. Перед этим — Филогеново лекарство, потом бутылка коньяка на столике, и наконец — зелье милой госпожи Сайды. Бог знает, что это было. Может, это средство защиты от слишком назойливых гостей.
Он еще помнил, как чопорный портье из бюро обслуживания под руку вел его в номер, а потом сразу было утро.
Чудесное утро.
Девственное и свежее.
Солнечный диск покатился по небесному куполу. Но было еще так холодно, когда он, застегнув все пуговицы на рубашке, пришел на стоянку. Мотор заработал сразу же, ворота открылись сами собой.
Чудеса!
