какой-нибудь видной персоне, которая к нам не слишком расположена, чтобы персону хорошенько скомпрометировать. Но это еще не самое худшее. Мы можем просто закопать ее в песок, и она останется там надолго, покуда вы не образумитесь и не предоставите нам результаты. Четырнадцать дней, три недели, месяц. Вам нужно время? Хоть два месяца! Все эти два месяца она будет там, в песках. И она будет жить все это время. Конечно, вы можете себе представить, как она будет там жить. Мы еще не решили, каким из двух способов воспользуемся. Это зависит от вас, решать будете вы. Если вы не совладаете с собой и обратитесь в полицию, ее ждет смерть. Вы от нас ничего не скроете, мы знаем о каждом вашем шаге. Если будете плохо стараться, мы зароем ее в песок…
Винтеру казалось, что в этой маске он задохнется. Он попытался говорить, но из груди его вырвался только стон.
— Но я верю, — продолжал бесцветный, невыразительный голос, — что вы теперь будете очень заинтересованы в успехе акции, и нам не придется прибегать к крайним мерам.
— Да, конечно, но я не могу в такое короткое время, — с трудом выдавил он из себя, — провести исследование целого района. Поймите, пожалуйста, — повернулся он в темноту, в том направлении, откуда доносился голос, — что вам неизвестны примерные координаты места, вы не знаете направления, не знаете…
— Если бы мы все знали, вы были бы нам не нужны! — сказал равнодушный голос с холодной неумолимой логикой. — У вас есть все необходимое для поисков. Мы учли то, что вы только геолог и не имеете достаточного опыта работ в пустыне. Даже Тиссо в этом вопросе был недостаточно осведомлен. Поэтому мы подыскали работника другого научного профиля. Тарчинска с первого взгляда определила, в чем, вероятно, заключается ошибка. Она просмотрела снимки и считает, что на них слишком много солнца, что вы не принимали во внимание интенсивность солнечного освещения. Она поняла намного быстрее, чем Тиссо или вы, что успешное завершение акции прежде всего в ее интересах. Поэтому мы решили предоставить вам предварительную консультацию с ней.
Они все еще ехали через город. Он слушал шум уличного движения, завывания продавцов и тарахтение моторов рыболовецких катеров. Они проезжали где-то вблизи порта. Но ему это было все равно, он потерпел крушение, ушел в себя, подавленный навалившимся на него ужасом.
Человек, сидящий рядом, молчал. Сказал все, что считал нужным, и оставил его один на один со страхом. В спертой духоте машины рубашка противно липла к телу. Он пошевелился и трясущимися пальцами попытался расстегнуть пуговицы. И вдруг вспомнил, что у него в кармане лежит забытая финиковая косточка, что он должен включить радиопередатчик. Второй раз такая возможность не представится. Он вслепую стал ощупывать карманы брюк и, достав носовой платок, попытался вытереть вспотевшую грудь. Ему никто не препятствовал. Мужчина, сидевший рядом, молчал. Однако ему показалось, что тот приоткрыл окно. Поток холодного воздуха повеял в лицо.
В кармане рубашки сквозь ткань он нащупал косточку. Чуть отодвинулся от своего стража и сдавил концы передатчика.
Антенны пеленгаторов насторожились где-то вдалеке.
— Мы на месте, — сказал наконец голос невидимого стража, когда машина замедлила ход. Здесь было тихо, только издали доносился приглушенный шум города и где-то волны бились о каменную набережную. — Выходите и стойте, я поведу вас, — приказал голос. Машина остановилась. Он вылез, крепкая рука ухватила его и повела. Ориентироваться было невозможно. Он не чувствовал, что под ногами — песок или камень, — не мог распознать, где они идут. Потом они начали спускаться по каким-то ступеням. Но это была не широкая лестница, а какие-то узкие сходни. Где-то совсем рядом послышался звук отпираемого замка.
— Снимите маску!
Он неловко стянул с головы плотную ткань. Его ослепил свет. Он стоял в маленькой комнатке, отделанной старым, потемневшим от времени деревом. На узкой койке сидела Генрика, а на полу лежали фотографии, вся его документация.
— Генрика…
Чьи-то руки его удержали.
— Никаких истерик и спектаклей! — прикрикнул на него мужчина с закрытым лицом, а другой ткнул ему в ребра дуло автомата. — У вас много работы, начинайте, мадам!
Не говоря ни слова, она кивнула. Он видел ее глаза, колючие и строгие. Неприятный взгляд.
Один из охранников втащил в комнату столик и стулья. Потом оба стали у дверей.
Она склонилась над снимками.
— Всюду полно солнца, — сказала она с чуть слышным вздохом. — Когда мы ищем фундаменты строений под наносами земли или песка, то рельеф должен отбрасывать самую отчетливую тень. В пустыне это сложно, поэтому бесполезно вести съемки в полдень, когда солнце в зените, или перед самым закатом. По моим наблюдениям, лучше всего фотографировать в утренние часы, самое позднее — до десяти утра, и во второй половине дня, не раньше трех. Теперь о высоте съемки. Я бы старалась лететь как можно ниже, чтобы снимки были детальнее. Ни в коем случае не выше трехсот метров. И чтобы пилот копировал рельеф местности. На этих вот снимках я заметила несколько теней…
Он потянулся к карману рубашки за очками и одновременно выловил финиковую косточку. Она подала ему три снимка барханов. Тени были почти незаметными, казалось, что их отбрасывают песчаные гребни. Влажным носовым платком он пытался протереть стекла очков.
— Под этими барханами находятся, скорее всего, скалы, группа скал. Песчаный нанос имеет высоту не менее десяти — пятнадцати метров, однако тень выдает его неестественный профиль. Как раз наличие предметов, которые господа так ищут, — сказала она иронически, — могло бы придать барханам, под которыми они зарыты, такие очертания.
— Магнитометрические измерения пока нигде ничего не показывают, — сказал он беспомощно и посмотрел ей в глаза. Он не нашел в них того выражения, которое ожидал встретить. Спокойствие и решительность. Перед ним сидела вовсе не растерянная, слабая женщина. Но он знал, что все придет позднее, должно прийти обязательно. От стихийного бедствия не убежать, а ее постигло стихийное бедствие. Она еще не понимает этого и пытается спастись и спасти все, что возможно.
— Все новые снимки я оценю сама. Где возникнут сомнения, будете бить шурфы. Вы не располагаете точными параметрами тайника, поэтому магнитометр вам ничего и не дает. Я верю рельефу и шурфам — это работа трудоемкая, зато надежная. Господа уже поняли, что Карфаген будут откапывать еще двести лет, и до сих пор никакие снимки в инфралучах не выявили золота, которое там лежит. — Она пожала плечами. — Это все, что я могу сказать. Остальные снимки полезны геологу, но не археологу. Ты должен начать сначала.
— Я сделаю все, — сказал он дрогнувшим голосом.
Она кивнула:
— Я знаю, мы можем только надеяться, что теперь тебе больше повезет. Мне уже сказали, чем кончил Тиссо. Что ж, нам не дано выбирать себе место и время для смерти, но не стоит так сильно об этом беспокоиться.
— Хватит разглагольствовать, — холодно сказал мужчина в маске. — Вы здесь не для того, чтобы философствовать. Сделайте свою работу, и все будет о'кей. Есть еще какие-нибудь замечания?
Она отрицательно покачала головой.
— Узнали, что нужно делать, и проваливайте! — подтолкнул охранник Винтера стволом автомата к двери. Второй набросил ему на голову покрывало и распахнул дверь. Войтех попытался еще повернуться: — Генрика… — Она громко всхлипнула. Он получил такой удар прикладом в спину, что зашатался. Дверь стукнула, замок защелкнулся.
— Документацию будете передавать каждую неделю лично. В свое время узнаете, каким способом, а теперь займитесь работой, если хотите ее когда-нибудь увидеть! — сказал проводник, шедший рядом, и они начали подниматься по ступеням. Он насчитал их восемнадцать. Потом почувствовал дыхание ветра и запах моря. Пальцы его все еще сжимали маленькую вещицу, на которую так надеялся инспектор Суриц. Теперь он мог ее подбросить, чтобы обозначить дом, куда его привезли, не подвергая опасности Генрику.
— Садитесь — отвезем вас обратно в город.
Какая любезность, его высадят прямо возле его машины. Он незаметно разжал пальцы, косточка бесшумно упала на землю.
