Утопия у власти

Глава вторая. Из царства необходимости в царство свободы (1918—1920)

«Похабный мир»

Н. Бердяев ошибался, полагая, что большевизм «оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году». Большевизм победил легко, почти без сопротивления ибо предлагал утопию всего, всем и сразу. «Облик правды — грозен, — писал испанский философ Мигуэль де Унамуно, — народ нуждается в мифах, в иллюзиях, в том, чтобы его обманывали. Правда — нечто страшное, невыносимое, смертельное». Большевики дали иллюзию мира, земли, хлеба. Реальностью стала новая война, конфискация зерна, голод и невиданный террор.

Незадолго до Октябрьского переворота Ленин в финляндской тиши составляет проект переустройства России, сочиняет свою утопию — «Государство и революция». Он придавал своему труду такое значение, что написал Каменеву письмо-завещание обязательно опубликовать брошюру, если автор будет убит. Исходя из «учения Маркса-Энгельса» и взяв в качестве практического образца Парижскую коммуну, Ленин рисует коммунистическое государство, которое возникнет после пролетарской революции. В этом государстве не будет армии, не будет полиции, все чиновники будут выборными, причем функции управления государством станут такими простыми, что управлять сможет каждый, в том числе — каждая кухарка. Чиновники, для Ленина это важно, будут зарабатывать не больше квалифицированных рабочих. Автор «Государства и революции» признает, что победа пролетариата не будет означать немедленного создания коммунистического общества: необходим будет некоторый переходный период. В этот период место буржуазного государства займет диктатура пролетариата. Она необходима, подчеркивает Ленин «не в интересах свободы, а в интересах сокрушения врагов». Но у диктатуры пролетариата две функции: «подавление сопротивления эксплуататоров и руководство массами населения». Первая функция казалась Ленину очень простой, ибо подавление ничтожного меньшинства эксплуататоров производиться будет огромным большинством населения — трудовым народом. Легкой была и вторая: трудовой народ должен «подчиниться вооруженному авангарду... пока не приучится соблюдать элементарные условия социального существования без насилия и подчинения».

Сразу же после прихода к власти Ленин сталкивается с действительностью. Реальность подвергает утопию испытанию. Прежде всего, новой власти предстояло разрешить проблему войны, оказавшуюся роковой для Временного правительства. В декабре начались в Брест-Литовске переговоры с Германией. Впервые за дипломатический стол сели представители двух цивилизаций — старой и новой. Принц Макс Баденский пишет в своих мемуарах, — для него это символ грядущих времен, — что его кузен принц Эрнст Гогенлоэ, член германской делегации, был посажен за обедом рядом с мадам Биценко: «она это заслужила, убив министра». Анастасия Биценко действительно убила в 1905 году министра и как заслуженная террористка представляла партию левых эсеров в делегации. Встреча за обеденным столом принца Гогенлоэ и мадам Биценко, за дипломатическим — Льва Троцкого и генерала Гоффмана, — была встречей и столкновением утопии и реальности. Большинство в ЦК партии считало, что достаточно заявить о прекращении войны и можно спокойно заняться строительством коммунизма. Немцы потребовали реальность: территории Польши, Литвы, часть Латвии и Белоруссии. Н. Бухарин, выражая взгляды «левых коммунистов», составляющих значительную группировку в ЦК, принципиально отрицает допустимость компромисса с империалистами и настаивает на «революционной войне» с Германией, убеждая, что она зажжет «мировой пожар». Троцкий выдвигает знаменитую формулу: войны не ведем, мира не подписываем, собравшую большинство в ЦК. Ленин, оказавшись в меньшинстве, аргументирует реалиями: у нас нет армии, мы бессильны, необходимо заключить мир. Его соратники, его ученики ослеплены утопией. Они не понимают того, что очевидно для Ленина: осуществить утопию можно, лишь имея власть. Этот аргумент он использует как важнейший, решающий, самый убедительный. Когда немцы, воспользовавшись заявлением Троцкого: войны мы не ведем, двинулись в глубь страны, и предъявили затем ультиматум, Ленин настаивает на немедленном его принятии. Он объясняет: «Если бы немцы сказали, что требуют свержения большевистской власти, тогда, конечно, надо воевать». Только в том случае, если бы немцы посягнули на власть большевиков, только тогда нужно было с ними драться. Только за власть. Ни в коем случае за территорию или другие «устаревшие» понятия. В. Бонч-Бруевич, рассказывая об отказе Троцкого подписать мирный договор, спрашивает: «Чем объяснить было такую нелепость?» И отвечает: «Более всего говорили, что здесь сыграли злую шутку ложно-патриотические и национальное предрассудки: никто из комиссии, и в том числе Л. Д. Троцкий, не хотели брать на себя печальную ответственность приложить свою руку под унизительным миром, который мог истолковываться глупенькими болтунами, как «предательство отечества», как нанесение прямого и непосредственного вреда России, как государству».

Фанатическая убежденность Ленина в своей правоте, вера в свою утопию позволяла ему пренебрегать всякого рода «ложно-патриотическими и национальными предрассудками».

3 марта 1918 года советская делегация подписала в Брест-Литовске мирный договор, «похабный» по выражению Ленина, соглашаясь на немецкую оккупацию Прибалтики, части Белоруссии, всей Украины. Советская республика обязалась уплатить немцам огромную контрибуцию: продовольствием, сырьем, золотом. Но Ленин сохранил власть. «Брестский мир, — заключает „Малая советская энциклопедия“, — выполнил свою основную задачу — сохранил диктатуру пролетариата».

Сопротивление своей политике мира с Германией Ленин встретил снова прежде всего среди соратников. Но сопротивление это длилось не долго. В знак протеста вышли из правительства левые эсеры, но продолжали поддерживать большевиков. Отказалась признать сепаратный мир часть офицеров и генералов. Но солдаты были против войны. Против войны были и крестьяне. Их поддержка политики Ленина позволяет ему сохранить власть. Заключение «похабного» мира не разрешило ни одной внутренней проблемы страны, более того — все конфликты обострились. Действительность не хотела быть похожей на утопию.

8 апреля Ленин, беседуя с наркомпросом Луначарским, излагает идею, которая «давно носилась перед ним». В «Государстве Солнца» Кампанеллы на фасадах домов нарисованы фрески, которые учат, воспитывают граждан утопического города. Ленин предлагает Луначарскому подобрать лозунги для «монументальной пропаганды».

Председатель Совнаркома выбирает те из предложенных лозунгов, которые ему больше всего по душе. Прежде всего: «Наступит золотой век, люди будут жить без законов, без наказаний, совершенно добровольно совершая то, что хорошо и справедливо». Эти слова Овидия, возможно, стояли перед глазами Ленина, когда он писал «Государство и революция». После Октябрьского переворота золотой век не наступил. Люди начали жить без законов, но добровольно они не совершали ничего хорошего и справедливого.

Дух разрушающий...

Первой задачей, которую ставил перед пролетарской революцией Ленин, было разрушение государства, слом государственной машины, как выражались марксисты. «Слом» этот начался еще до переворота — к октябрю 1917 года была полностью разрушена армия. Сразу же после Октября были ликвидированы суд и вся система правосудия. Их заменяют революционные трибуналы, которые судят на основании «пролетарской совести и революционного самосознания», и самосуд. Грабежи, разбитые винные подвалы, убийства, ставшие бытом столицы революционной России, нашли взволнованного и возмущенного хроникера. Максим Горький в «Несвоевременных мыслях» — до закрытия в июле