— Не дрейфь, пацан! Парашютистом будешь... Эх ты, жертва «Добролета»!
Лев Абрамович Финкельштейн, главный хирург больницы, уже давно перебравшийся из Знаменки в Елизаветград, осматривая Вовкину ногу, говорит:
— Хорошо, что у нас нет небоскребов! А то такие прыгуны с зонтиками ломали бы себе не ноги, а головы. Да... Есть осколки. Надо оперировать.
Вовка всхлипывает. Его перекладывают в тележку и везут в операционную.
— Маску! — коротко бросает хирург сестре.
— Ты умеешь считать? — спрашивает Вовку хирург. — Как тебя зовут?
— Не буду! Не хочу!
— Первый раз слышу, чтобы мальчика звали Небуду, Нехочу.
Вовка вертится, хочет сбросить маску, но его голову и ноги держат сильные женские руки.
— Не буду! Не буду! — все глуше, но упрямо повторяет Вовка.
А потом язык перестает его слушаться, перед глазами расплываются и гаснут звезды...
...Вовка пришел в себя в палате. Болела голова, тошнило. Он попытался поднять правую ногу, но не ощутил ее: значит, отрезали. Пощупал — нога оказалась на месте, в каких-то твердых бинтах.
— Пить! — просит Вовка.
— Сестра, можно дать ему немного воды?
Вовка узнал голос матери, повернул голову. Она сидела возле кровати в белом халате, совсем как доктор.
— Смочите ему губы, — отвечает сестра.
Катерина мокрой ваткой провела по запекшимся губам сына. За больничным окном ночь, таинственно шепчутся каштаны, в палате полумрак. И видится ей другое лицо, такие же припухшие губы, такой же слегка вздернутый нос с широкими ноздрями, большой матовый лоб, и на нем удивленно приподнятая левая бровь. Сколько лет прошло! А каждая черта лица в сердце запечатлелась. «Ой, что это я, при живом муже о мертвом вспоминаю?» — пугается Екатерина Сергеевна и приникает губами к пахнущему хлороформом лбу сына.
У ворот больницы Екатерину Сергеевну поджидает Семен.
— Ну как?
— Да вроде ничего. Заснул.
На черном бархатном небе светятся большие яркие звезды. Каждый из супругов думает о своем. Ягодкин о том, что завтра рано на работу, а он не спит из-за чужого ребенка, у которого не хватает в голове заклепок. Катерина — о том, что Семен, наверное, никогда не станет отцом для ее сына, что Вовка похож на Арсена не только лицом, но и характером: такой же смелый и отчаянный.
От калитки отделяется мужской силуэт и тихо зовет:
— Катюша! Катерина!
Задрожали ноги, бешено заколотилось сердце Катерины.
— Арсен! — вскрикивает она. — Арсен!..
Ягодкин удивленно смотрит, как его жена обнимает какого-то мужчину. Она, кажется, плачет.
— Что это значит? — спрашивает Семен Марию Александровну, стоящую у забора.
— Да вот муж ее объявился.
— Муж?..
Первым овладевает собой Арсений Александрович. Он отстраняется от Катерины и протягивает руку Ягодкину Семену:
— Арсений Рывчук.
Семен Ягодкин пожимает протянутую руку и думает: «Мало было пасынка, так теперь еще убитый муж объявился! Черте что! Как Катерина к нему прильнула! — Семен сжимает кулаки. — Нет, браток, если тебя расстреляли, так нечего воскресать! Нечего в чужие семьи лезть!»
Арсений Александрович, сбиваясь и торопясь, рассказывает, как искал Катерину, как Яков Амвросиевич уверил его, что она погибла, как узнал о разгроме отряда Гонты. И вот так получилось, теперь у него новая семья, жена, дочь.
— Так что вам от моей жены надо? — вмешивается в разговор Семен.
Арсений Александрович не отвечает и стискивает руку Катерины. А та, опустив глаза, не отнимает руки. Семен, уже не владея собой, кричит:
— Уходи! Уходи, Рывчук! Нечего тебе здесь делать! Чужую жизнь ломать!..
Вместе с Арсеном к калитке идет и Катерина. Семен бросается к ней, загораживает дорогу, но она молча отстраняет его и уходит,
— Чего раскричался? Дай им поговорить! — До плеча Семена дотрагивается Мария Александровна.
— Как это поговорить? О чем? Да жена она мне или нет!
— Раз так вышло — пусть поговорят, — утихомиривает Семена Мария Александровна.
Катерина и Арсен долго ходят по ночным улицам города. Улицы кажутся шире, чем днем, тишина наполнена скрытым смыслом. Город спит, дома спят, и над каждым домом витают сны. И встреча их похожа на сон.
Катерина и Арсен говорят, говорят, говорят...
Екатерина Сергеевна неожиданно вспомнила:
— Перепелица приезжал. Если бы не он, может, и тебя дождалась бы, замуж не вышла бы.
— Кто? Перепелица?! — воскликнул Арсений Александрович.
— Михайло, матрос, который с тобой в последнюю разведку ходил, — уточнила Екатерина Сергеевна. — Вспомнил? Свататься ко мне приезжал. Только я ему на дверь указала. Невзлюбила я его после того, как он без тебя из разведки вернулся. А как уехал Перепелица, я пуще прежнего о тебе затосковала. А потом словно помутнение какое нашло. Вот и уступила Ягодкину. Все лучше Перепелицы. Надоело быть ни девкой, ни вдовой.
Арсений Рывчук слушал и не слушал, что говорила Катерина. Так, значит, предатель жив! Безнаказанным ходит по советской земле! Может, опять пакостит. А коммунист Рывчук о нем и думать забыл! Написал заявление в Елизаветградское чека — и баста!
— Я думал, что этот гад тоже погиб. А он, подлюга, жив, оказывается!
— Что это ты так зол на него, Арсен?
— Так он меня тогда в Знаменке предал. Собственноручно в меня стрелял...
Екатерина Сергеевна ужаснулась.
— Пока он на воле, мы с тобою не имеем права спать спокойно. Елизаветградское чека тогда его следов не обнаружило. Потом ГПУ Украины объявило его розыск. Но на след не напали. Ну и решили — погиб или за кордон сбежал.
— Может, потом и бежал... — растерянно прошептала Катерина.
— Хоть под землей, нам надо найти предателя!
— Будем искать вместе.
Арсений с благодарностью пожал руку Катерины.
Ночь на исходе. Светает небо. Вот и ворота дома, в котором живет Катерина с каким-то Ягодкиным. Завтра Арсен увидит Володю. Своего сына.
— Катя, ты сыну обо мне рассказывала? — спрашивает Арсений.
— Ты Вовкина гордость. Революционный матрос! Он себя только Рывчуком называет. Так я его и в школе записала.
— Может, мне его с собой забрать?
— А ты не подумал, как мне будет без сына? У тебя-то дочь есть!
— Одно другому не помеха.
— А Ванду ты спросил? И легко ли вам будет с двумя детьми на студенческую стипендию жить? В спешке такого, Арсен, не решишь! — Подумав и уже взявшись за щеколду калитки, Катерина спросила: — Ну а Ванда-то твоя хорошая?
