сведения. А то еще раз пошел в разведку и...»
Из леса выскочил всадник. Отряд остановился. Михайло Перепелица подскакал к командиру. Еще не зная, что произошло, Катюша инстинктивно прижала к себе сына, будто хотела защитить его от надвигающейся беды. Она медленно слезла с саней и, с трудом переставляя ослабевшие ноги, сделала шаг, другой...
— Тю, дурная! Ты що?.. — налетела на нее Оксана.
— Арсений не вернулся?..
К женщинам подскакал командир, за ним Перепелица. Дыхнув махоркой, Михайло склонился над ребенком.
— Назовешь-то как? — спросил он.
— Владимир. — Катерина пыталась заглянуть в глаза Перепелицы, прочесть в них ответ на свой молчаливый вопрос.
Но лицо матроса было спокойно, а ресницы прикрывали опущенные на ребенка глаза.
— Это как Ленина? Молодцом! — похвалил Гонта.
— Арсений так хотел...
Перепелица вздохнул и медленно снял бескозырку.
— Сынка-то он и не увидел...
Пошатнулась Катерина. Оксана подхватила ребенка и со злостью сказала Перепелице:
— Дурень! Разве можно так сразу?..
Командир обнял вздрагивающие плечи Катерины, подвел ее к саням, сказал жене:
— Оксана, нам надо уходить... Дороги на Знаменку нету. Ты с Катериной поезжай туда. — Командир кивнул на юг.
— Тю, и не думай!
— Ей тут в лесу не можно... Уезжайте... С ребенком вас не тронут.
Катюше хотелось заплакать, завыть! Тяжелый комок стоял в горле, в голове неотступно билась гнетущая мысль: «Арсений не вернется... Сына не увидит... Сын-сирота». Будто издалека доносились слова Гонты об отступлении, о Елизаветграде...
— Доброго вам пути, Екатерина Сергеевна, — впервые назвал Гонта ее по имени-отчеству.
— Спасибо....
Прижавшись к груди мужа, прощаясь, плакала Оксана.
Мария Александровна, мать Катерины, проснулась среди ночи. Вдали ухали орудия, а комната была наполнена привычными ночными шумами. В сенях скреблась кошка; муж, отвернувшись к стене, с присвистом дышал и жалобно постанывал. «На левом боку спит... Надо бы разбудить», — подумала Мария Александровна, прислушиваясь к канонаде. «Кто же это наступает? — гадала она. — И где Катерина?» Мария Александровна легла на спину. Свет месяца пробивался сквозь щели в ставнях. У окна на швейной машине белел кусок материи. Неоконченная работа...
— А-а-а-а... — застонал муж.
— Да перестань ты! — Мария Александровна раздраженно посмотрела на Якова Амвросиевича Свистунова — человека, которого называла своим мужем, но никогда не любила.
Овдовев, Мария растерялась. Первый ее муж, Сергей Юзко, слесарь с завода Эльворти, хотя и не слыл красавцем, но был человеком, на плечо которого можно было опереться. Руки у Сергея были золотые, и на заработки его — хотя и небольшие — можно было прожить.
Катерина была третьим ребенком в семье, но первые двое умерли. Потом на свет появился брат Петя, и Катюша, в три года ставшая старшей сестрой, ухаживала за маленьким. Вначале ее обязанности были несложны: покачает люльку, попрыгает перед плачущим братишкой, соску ему подаст. Постепенно обязанности усложнялись, но и Катюша росла. Отец и мать были всегда заняты. Отец на заводе, а мать, склонившись над зингеровской машинкой, строчила наряды мещанкам с Быковой — так называлась окраина, раскинувшаяся за Ингулом.
На Быковой же, в покосившемся от старости домике свекрови, и жила Мария с мужем и детьми. Комнатки были крохотные, низкие, и Сергей, высокий, широкоплечий, никогда не распрямлялся, чтобы не задеть потолок. Почерневшая рама, словно крест, пересекала окно.
За окном проходила нехитрая жизнь быковчан: девочки становились невестами, парни — женихами, умерших несли на кладбище, буйно заросшее жасмином и сиренью. На Быковой выросла и Мария, здесь же, догоняя ее ростом, тянулась вверх Катюша.
В августе 1914 года Сергея взяли в солдаты, а уже в начале 1915-го почтальон принес бумажку, в которой сообщалось, что рядовой Сергей Юзко «пал за веру, царя и отечество».
Жизнь становилась все тяжелее и тяжелее. Дорожали продукты. Быковские модницы все реже приносили заказы, а тут еще Петя чуть что — болел. Сколько на врачей да на лекарства расходовалось!
Как-то свекровь, с которой и раньше дружбы не было, заявила Марии:
— Забирай своих босяков и геть отсюда! Мертвого из могилы не поднимешь, а без него и вы мне не надобны!
Мария стала думать, как жить дальше. И тут одна из быковских модниц, принеся заказ, жарко зашептала:
— Кончай со своим вдовством, Мария! Такой самостоятельный мужчина... Ресторан... Красавец!
И модница познакомила Марию с «красавцем» — официантом богатого ресторана на Дворцовой — Яковом Амвросиевичем Свистуновым.
Многие годы Яков Амвросиевич бегал с подносом между столиками, расточал сладкие улыбки, угодливо сгибал спину перед клиентами. Ресторан посещали окрестные помещики, офицеры из юнкерского училища, местные богачи, врачи, адвокаты, заезжие знаменитости. Они не скупились на чаевые, а деньги Якову Амвросиевичу были очень нужны. Ему мечталось рядом с гостиницей «Палас» увидеть вывеску: «Ресторан Я. А. Свистунова». Он даже придумай название для ресторана: «Фортуна». Это слово он услышал однажды от одного образованного клиента, и оно волновало его своим неведомым смыслом.
С тех пор как началась война, чаевые росли. Посетители ресторана стали больше пить, швыряли деньгами. С Ковалевки, где жил рабочий люд, Свистунов перебрался в центр, на Миргородскую, где его соседями по дому стали инженер, аптекарь, зубной врач, мадам Жабо — хозяйка мастерской женских нарядов. В новой квартире не хватало только хозяйки. Присматриваясь к женщинам, чтобы выбрать себе спутницу жизни, Свистунов остановился на Марии. Ему нравились ее розовые щеки, волосы, словно вороново крыло, грустные карие глаза. Устраивало его и то, что она вдова, хлебнула горя — значит, попусту деньги мотать не станет. Знал Свистунов, что Мария неплохая портниха. Даже представлял себе не без удовольствия, как неподалеку от мастерской мадам Жабо появится вывеска: «Модная мастерская дамских и детских нарядов М. А. Свистуновой». Правда, у Марии двое детей. Но дети не маленькие — за собой присмотрят, прислугу нанимать не придется.
Мария, согласившись на замужество, не ждала для себя радостей. Она надеялась лишь на то, что Свистунов поможет ей вывести детей в люди.
Итак, свадьба состоялась.
Еще в ушах молодой звучали поздравления, а жизнь уже дала трещину: в город ворвалась гражданская война. Случалось, что власть в Елизаветграде менялась по нескольку раз в день. Уходили белые, приходили красные, их сменяли зеленые. Дворник из дома на Миргородской, где жили Свистуновы, хранил в подвале целую кучу знамен, и по утрам держал совет с другими дворниками: какое знамя вывесить, какую власть приветствовать, чтобы, не дай бог, не ошибиться.
В подобных условиях содержать ресторан было немыслимо. Ресторан на Дворцовой закрылся. Его хозяин Хрущицкий уехал в деревню переждать лихую годину, да, по слухам, там и умер.
Яков Амвросиевич замуровал в стену собранные чаевые и решил дожидаться, пока все не утихнет. А тогда... Ну что ж, раз нет в живых Хрущицкого — тут Яков Амвросиевич тяжело вздыхал — может, хозяином ресторана на Дворцовой станет он, бывший официант Яшка.
