перевязал ему рану.
— Ерунда какая-то! Взгляните, доктор, что это у меня за царапина, — извиняющимся тоном говорит генерал.
— Ах, Дмитрий Дмитриевич, что же вы сразу за мной не прислали.
— Воздух!.. — вбегает в палатку лейтенант.
— Никак не угомонятся черти. Мстят за сегодняшнее. Видела, доктор, как немцы драпают?
— Нет, некогда было, — чистосердечно призналась Рывчук.
Генерал рассмеялся.
— Ей некогда смотреть, как бегут немцы...
Очнулась Наталья Васильевна в госпитале, куда была доставлена вместе с тяжело раненным осколком бомбы командиром бригады.
Санитарка принесла обмундирование в палату. Гимнастерка, юбка отутюжены и вычищены. Наталья Рывчук с благодарностью посмотрела на старую женщину.
— Спасибо, Николаевна.
— Ты здесь будешь одеваться или в ординаторскую пойдешь? Там никого нет.
В палате вместе с Рывчук лежат еще три женщины. Подруги повернули к Наталье Васильевне головы. В их глазах она прочла чувство затаенной зависти: сейчас ты выйдешь, встретишься с друзьями, а мы остаемся...
В ординаторской Рывчук, сбросив опостылевший больничный халат, длинные, не по росту, полосатые брюки, взглянула в зеркало. Поблекли щеки, потухли глаза, заострился нос. Лиловый шрам змеей извивается от плеча к локтю. Второй такой же тянется от бедра к колену.
— Что пригорюнилась? — строго спросила Николаевна. — Раны зажили — и слава богу! Красотой тебя бог не обделил.
Наташа горько усмехнулась.
— О таких красавицах у нас говорят: «Як выгляне у викно, то три дни собаки брешуть...»
— Ты, оказывается, хохлушка. А я думала, волжанка.
Мария Николаевна не признавала ни чинов, ни рангов: она называла всех раненых сынками и дочерьми. Прикосновение ее старой, морщинистой руки к горячему лбу больного, случалось, действовало лучше лекарства. «Мама», — не раз шептали раненые, увидев на пороге палаты Марию Николаевну.
— Куда пойдешь, дочка? — спросила санитарка, помогая Наталье Васильевне натянуть рукав гимнастерки на непослушную руку.
— Куда? Отдохну дня два — и на фронт. Куда же еще? Война идет.
— Фронт! На трамвае с фронта в госпиталь привозят. Фронт к самой Москве подошел. Если негде будет ночевать, приходи ко мне. На всю квартиру одна осталась. Сыновья воюют, невестки с внуками в Сибирь выехали. Там тихо. Сказывают, даже свет на улицах зажигают... Так ты приходи, не стесняйся.
— Спасибо, Николаевна, на добром слове. В Москве квартира свекрови пустует.
Гимнастерка с бесцветными полевыми петлицами, на которых алел прямоугольник и поблескивала изогнувшаяся у чаши змея, придала Наталье Васильевне молодцеватый вид. Затянув на талии широкий командирский ремень, она попыталась пристукнуть каблуками, но почувствовала боль в ноге и сморщилась.
— А ты не хорохорься, — проворчала Николаевна.
— Разрешите следовать для прощания с больными в палату?
— Следовай.
Попрощавшись с подругами, Наталья Васильевна направилась к начальнику госпиталя профессору Сергею Павловичу Губаревскому. До войны он руководил кафедрой хирургии в институте, который она закончила. Губаревскому не было и сорока, когда он стал доктором наук.
Начальник госпиталя обнял Наташу за плечи.
— Недурно тебя заштопали?
— Спасибо, профессор.
— Пройдись... Превосходно! А рука как? Чудесно! Две недели на поправку хватит?
— Что вы. Много!
— Ты на всякий случай оставь адресок. Возможно, и искать придется.
— Я, как окрепну, отправлюсь в свою бригаду...
— Ты останешься в нашем госпитале.
— Я буду ходатайствовать перед генералом Запрудиным.
— И напрасно. С Дмитрием Дмитриевичем я уже говорил. Генерал считает, что тебе сейчас на фронте нечего делать.
— Все равно добьюсь назначения в танковую бригаду, — упрямо сказала Наталья Васильевна. — Даже если это не по вкусу генералу Запрудину.
— При чем здесь вкус? — Сергей Павлович снисходительно улыбнулся и протянул руку своей воспитаннице: — Адресок-то все-таки оставь в регистратуре. Наш госпиталь могут неожиданно эвакуировать.
— Дай тебе бог счастья! — услышала Наташа напутствие Николаевны, но не оглянулась — дурная примета.
Наталья Васильевна дошла до угла и лишь тогда скосила глаза на госпиталь. За железной оградой в глубине палисадника серел пятиэтажный дом с широкими окнами.
Под ногами шуршит ковер из опавших листьев. Она идет той же дорогой, по которой не раз ходила с Владимиром Рывчуком на стадион «Динамо». Тогда непрерывный людской поток двигался по Ленинградскому шоссе. Как пусто сейчас!
На углу улицы «Правды» и Ленинградского шоссе, у заводского клуба огромный плакат: рабочий в спецовке держит винтовку. Внизу подпись: «Грудью встань на защиту родной Москвы!» От кондитерской фабрики идет женщина с тазом в руках. В тазу дышит рыхлое тесто.
— Куда это, мамаша?
Женщина внимательно посмотрела на военврача и сокрушенно вздохнула:
— Тут такое дело выходит, сестричка. Эвакуируется наша фабрика. Из Москвы уходим...
Широкие витрины магазинов заложены мешками с песком, заколочены досками. Девушки в защитных гимнастерках ведут аэростат воздушного заграждения. Топает колонна ремесленников в черных шинелях. У каждого в руке чемоданчик, сундучок или корзина. Тоже, наверное, эвакуируются.
Наконец Наталья Васильевна добирается до Красной площади. На стенах Кремля, на камнях мостовой художники нарисовали домики, деревья, надели «маску» на Мавзолей, «погасили» рубиновые звезды кремлевских башен.
На доске объявлений приказ Государственного Комитета Обороны. Несколько человек стоят читают. Остановилась и Наташа. Рассудок никак не хотел поверить в написанное: в столице вводится осадное положение. Курносый солдат водит ногтем по мокрой от клея бумаге и тихо читает:
— «...Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Краской Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие».
Наталья Васильевна оглянулась на Кремль. На закамуфлированных стенах холодно синеют окна. Кажется, за каждым из них сидят люди и думают о спасении Родины. Наталья Васильевна ни разу не была в Кремле. Зная Москву, она не знала ее сердца. Когда она с подругами замедляла шаг у Спасских ворот, неизменно слышала вежливое предупреждение: «Останавливаться нельзя. Проходите, девушки». Как всегда, у ворот стоят часовые. Значит, правительство не покинуло Москвы, готовится к обороне. Москва примет бой!
С Красной площади Наталья Васильевна идет на Софийскую набережную, где в двух комнатах старинного особняка жила семья свекрови. Она знает, что никого не застанет дома. Еще в начале октября к ней в госпиталь приходили прощаться обе свекрови и Владлена. Они уезжали в Сибирь. Екатерина Сергеевна была назначена директором эвакуированного с Украины крупного завода. Ванда Станиславовна сказала тогда, что она горда тем, что своими руками будет собирать самолеты, на которых наши славные летчики полетят громить фашистских изуверов. Когда свекрови, попрощавшись, вышли из палаты, Владлена