полной мере был наделен присущей трусам жестокостью. Будучи мужеложцем, он оправдывал себя тем, что убивал жертвы собственной похоти. «Когда-нибудь я убью тебя самого, — думал Драда. — Всех вас порешу, как только отца не станет. Оставлю только Орсу-Берсеркера — он не честолюбив и не знает ненависти, несмотря на ярость в бою».
Драда запрокинул голову, закрыл от солнца глаза.
— Вот, значит, где ты думаешь свои батальные думы.
— Здравствуй, госпожа. — Драда открыл глаза. — Присядь рядом со мной. — Он не любил, когда его беспокоили здесь, но открывать свои чувства Моргас было опасно.
Она, как всегда, была в черном платье, на сей раз шелковом. На беломраморное плечо падала черная коса. Сев, она закинула руку за спинку скамьи, пальцами почти касаясь его затылка.
— Ты так учтив, Драда. У аэнирских мужчин это редкость.
— Ребенком отец отправил меня ко двору Риаса. Там я и вырос.
— Ты был заложником?
— Скорее змеей на груди неприятельского семейства.
— Понимаю. — Ее рука, скользнув чуть ниже, потрогала его бицепс. — Чем я тебе так не нравлюсь? — Блестящие глаза смотрели насмешливо.
— Ты очень мне нравишься, — не моргнув глазом солгал он. — Но если я сейчас предамся с тобой любви, ночью мой кровавый труп будет валяться рядом со злосчастным Мартеллусом.
— Возможно, и так. — Она убрала руку, как будто сразу потеряла к нему интерес. — Красивое место.
— Да.
— Ты замышляешь войну против кланов?
— Горцы нам не враги.
— Полно, Драда. Думаешь, твой отец не делится со мной мыслями? Думаешь, я для него только наложница?
— Нет, госпожа, я так не думаю.
— Тогда скажи правду.
— Я обдумываю скорую поездку в Фарлен. Нас пригласили на Игры.
— Экая скука.
— Да, занятного мало.
— Ну а если ты все-таки задумал бы воевать с ними, как бы ты взялся за дело?
— Это что же, игра такая?
— Почему бы и нет.
— Хорошо. Скажи в таком случае, как взялась бы за дело ты, а я добавлю свои замечания.
— Ты всегда так осторожен?
— Всегда, — улыбнулся он.
Моргас, смежив глаза, задумалась. Она была красива, но Драда тут же погасил зародившееся было желание. Почему оно вдруг возникло? За те полгода, что она жила с Асбидагом, Драда ни разу не испытал ничего подобного. Она подняла веки, и ответ пришел к нему сам собой: в ее глазах было что-то змеиное.
— Полное истребление, — с торжеством сказала она.
— Объясни, — севшим голосом попросил он.
— Города можно брать по-разному. Если ты хочешь воспользоваться торговлей и ремеслами, то стараешься убивать поменьше, и горожане работают уже не на прежних хозяев, а на тебя. С горным краем дело иное. Аэнирам нужна только земля и скот, но никак не люди. Эти дикари ни за что не станут рабами — стало быть, вторжение в Фарлен должно стать началом их полного истребления.
— А женщины? Их ты тоже не советовала бы брать в рабство?
— Нет. После того, как они насытят похоть воинов, их нужно убить. Эта земля станет аэнирской, лишь когда горцы погибнут все до единого.
— Это конечная цель, но как бы ты осуществила само вторжение?
— Я не знаю тех мест и не могу судить, как лучше провести в горы войска и обозы.
— Вот и я тоже.
— Потому ты так и стремишься попасть на эти самые Игры?
— Ты сказала «войска и обозы». Тебе уже случалось решать стратегические задачи, Моргас?
— Тебя это удивляет?
— Нет, — поразмыслив, ответил он.
— Вот и прекрасно. Нам с тобой следует подружиться, Драда. У нас много общего.
— Похоже, что так, госпожа.
— Скажи тогда, как друг: что ты обо мне думаешь?
— Думаю, что ты умна и красива.
— Это ясно и так, — отрезала она. — Мне нужна правда.
— Я недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы составить определенное мнение. До сегодняшнего дня я считал тебя просто обольстительной женщиной, покорившей отца. Теперь мне придется пересмотреть свои взгляды.
— Верно, придется. У меня есть собственные планы — великие планы, — и ты мне в этом можешь помочь.
— Каким образом?
— Поговорим, когда аэниры займут Фарлен.
— Почему ты придаешь этому такое значение? Ты не имеешь дела с кланами — что они для тебя?
— Мне ведомо то, о чем ты, дорогой мой Драда, не ведаешь. В Фарлене есть нечто, недоступное пониманию простых смертных: врата в иные, бесчисленные миры.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, и довольно с тебя.
— Чего ты желаешь, Моргас?
Она, смеясь, потрепала его за бороду.
— Мести, мой пригожий мыслитель. Пока ограничимся этим.
— Кому же ты хочешь мстить?
— Женщине, убившей моего отца и отдавшей на поругание мать. Женщине, захватившей империю, которая должна была стать моей. — Змеиные глаза блестели, язык шнырял по губам. Драда скрыл свое омерзение. — Ты согласен быть моим другом, Драда? Согласен помочь мне в моих устремлениях?
— Я служу своему отцу, госпожа, но готов стать твоим другом.
— Осторожность восхищает меня. — Она провела пальцами по его горлу, и он, сам себе дивясь, снова испытал возбуждение. — Восхищает при условии, что ей сопутствует честолюбие. Честолюбив ли ты, Драда?
— Я сын Асбидага, — ответил он.
Глядя, как она уходит, Драда почувствовал страх. Он недооценивал эту женщину, умную и беспощадную — ужасную женщину. Еще одна змея в родимом гадючнике, сказал себе он.
Касваллон, пропадавший три дня, вернулся домой ранним утром и молча стал в дверях верхней комнаты. Мэг мыла Донала и натирала его тельце маслом, воркуя над ним. Нахлынувшие чувства грозили лишить Касваллона всякого мужества. Он кашлянул. Мэг обернулась, откинула с лица распущенные волосы, улыбнулась мужу.
Он опустился на колени. Ребенок, смеясь, потянулся к нему и попытался обхватить за шею ручонками, когда отец взял его на руки.
Мать надела на Донала рубашонку, сверху кафтанчик, и все вместе спустились на кухню, где Карен готовила завтрак. Оставив ребенка с девушкой, Касваллон повел Мэг посмотреть, как всходит солнце над горами Друина. Мэг, чувствуя, что мужу грустно, молчала.
Они поднялись на холм, сели под развесистым дубом.
— Прости меня, любимая, — сказал Касваллон и поцеловал руку жене.
