наемниках, а пару раз — даже в регулярных войсках, участвовали в осадах, кавалерийских набегах, перестрелках и нескольких битвах. В большинстве случаев они оказывались среди победителей, но бывало — вот как сейчас, — что армия их погибала, и им оставалось только скрываться. Этот раз был четвертым.
Костер в пещере едва теплился, Тарантио сидел подле него и пытался согреть чуть ощутимым жаром замерзающие руки. У дальней стены лежал Кириэль, жизнь покидала его. Раны в живот вообще мерзкие, а эта была из самых страшных: разорвались кишки. Юноша застонал и вскрикнул. Тарантио подошел к нему, приложил пальцы к его губам.
— Крепись, Кириэль. Молчи. Враг близко. Кириэль раскрыл блестящие от лихорадки васильково-синие глаза. Взгляд, как у испуганного ребенка, просил утешения.
— Мне больно, Тарантио, — прошептал юноша. — Я умираю?
— Умираешь? От такой-то царапины?.. Поспи. К рассвету ты сможешь медведя завалить.
— Правда?
— Правда, — соврал Тарантио, прекрасно зная, что к рассвету юноша умрет. Кириэль закрыл глаза. Тарантио гладил его светловолосую голову, пока он не уснул, потом возвратился к костру. У другой стены зашевелилась громадная фигура, поднялась и уселась напротив воина.
— Порой ложь приносит добро, — заметил гигант. Свет костра высветил его разделенную надвое рыжую бороду, глаза блеснули, как ледяные зеленые камни. — Тот удар, должно быть, прорвал ему селезенку. Рана гниет.
Тарантио кивнул, подбросил в огонь последние ветки. Гигант прищелкнул языком.
— Думал, нам вот-вот конец придет — покуда ты на них не набросился. Честно говоря, Тарантио, слышать-то я о тебе много чего слышал — да мало чему верил. Зато теперь — верю! Клянусь грудками Шем — верю! Никогда ничего подобного не видывал! А уж как я рад, что рядом оказался и вырвался вместе с тобой! Как думаешь, кто-нибудь еще выжил?
Тарантио задумался.
— Один — двое, возможно. Как мы. Но — вряд ли. Это были убийцы. Такие пленников не берут.
— По-твоему, они нас все еще преследуют? Тарантио пожал плечами.
— Может — да, может — нет. Завтра узнаем.
— Куда пойдем?
— Куда захочешь, Форин. Но не вместе. Я намерен перейти горы. Один.
— Тебя что-то во мне не устраивает? — осведомился гигант, наливаясь гневом.
Тарантио взглянул в сверкающие глаза воина. Форин был убийцей — летом он голыми руками убил двоих наемников за невыплаченное жалованье. Злить его было бы неразумно. Тарантио начал было прикидывать, как бы получше ответить, но тут в нем зашевелился Дейс. Обычно он загонял его назад, силой воли держа демона в узде. Но сейчас он до смерти устал — и Дейс вырвался из оков. Дейс ухмыльнулся.
— А что тут может устроить? Ты животное. Разума ни на грош. Ты бы собственной матери глотку за серебряный пенни перерезал.
Форин напрягся, рука сомкнулась на рукояти меча. Дейс засмеялся.
— Учти только, ты, мерзкий сукин сын, я могу разрубить тебя надвое, даже не вспотев. Да я тебя живьем проглочу, голову отвинчу, а уши — отрежу.
На какой-то миг гигант застыл, а потом по пещере загрохотал его смех.
— Слишком много ты о себе возомнил, малыш! Я смог бы найти укорот даже для легендарного Тарантио. Ни к чему нам пререкаться — глупо. За нами погоня, так что не стоит нам драться… А теперь объясни, почему мы не можем и дальше идти вместе.
Тарантио ощутил разочарование Дейса. Он тут же загнал его внутрь и перевел дух.
— Враг мог видеть наши следы, — сказал он Форину — Тогда он знает, что один из нас ранен. И я не думаю, что за нами пошло так уж много — скорее всего у нас на хвосте человек восемь — десять. Когда мы разделимся, а они найдут следы, то будут вынуждены либо тоже разделиться, либо выбрать какой-нибудь один след. В любом случае — так будет лучше для всех.
— Для всех? Мальчишка не доживет до утра.
— Я имел в виду нас с тобой, — быстро проговорил Тарантио.
Форин кивнул.
— Почему бы сразу не объяснить ясно? Зачем было оскорблять?
Тарантио пожал плечами.
— Цыганская кровь. Не обижайся, Форин. Я немногих жалую.
Форин облегченно выдохнул.
— Я не обижен. Было время, когда я отдал бы не одно пенни за возможность перерезать горло своей маменьке. Я тогда был ребенком — и знал только, что она разбила сердце моему отцу, а меня бросила. Так что ты не так уж и ошибся. — Он смущенно улыбнулся и принялся неспешно разбирать пряди бороды. — Мой отец — он был неплохой человек. А уж какой рассказчик! Вся деревенская ребятня сбегалась к нам его слушать. Он и историю знал. Ну, там, про древние королевства, эльдеров, даротов, старую Империю и все такое. У него в рассказах быль и мифы перемешивались. Чудные были вечера! У нас глаза только что на лоб от страха не вылезали, зубы клацали… У отца был удивительный голос — глубокий и гулкий, как из погреба.
— Я его напугал, — сказал Дейс. — Теперь он захочет с нами дружить.
— Возможно, — согласился Тарантио. — Но тогда ты напугал всех — включая меня.
— Что сталось с твоим отцом? — поинтересовался он вслух.
— Подцепил легочную болезнь и умер. — Форин замолчал и начал счищать грязь с коричневых кожаных штанов. Тарантио видел, что гигант борется со своими чувствами. Форин покашлял, потом вытащил охотничий нож. Выудив из глубокого кармана точило, он принялся за клинок. Удовлетворившись наконец его остротой, он вынул из того же кармана маленькое окаймленное серебром зеркальце — и занялся собственной рыжей бородой. Закончив бритье, он сунул нож в ножны, убрал зеркало в карман — и только тогда вновь взглянул на Тарантио.
— Мой отец был хороший человек. Он не заслужил такой смерти. Весу в нем было, что в ребенке, когда он умер.
— Плохая смерть, — признал Тарантио.
— А хорошей еще не выдумали, — заметил Форин. — Знаешь, я однажды видел эльдера. Он приходил к отцу. Мне тогда было лет семь. Я думал — помру от страха. Забился за отцово кресло и смотрю, а он сидит так себе спокойненько у очага. Но напугали меня не шерсть на лице и не лапы, а глаза. Уж больно они были огромные. Но говорил он спокойно, и отец заставил меня вылезти из-за кресла и пожать ему руку. И был прав. Я тут же забыл, что боюсь.
Тарантио кивнул.
— Я был учеником одного старика — он писал разные истории. Он описывал эльдеров. Говорил, что у них лица, как волчьи морды.
— Не совсем так, — сказал Форин. — Волчья морда предполагает зверство. А в этом ничего звериного не было. Но тогда я смотрел на него глазами растерянного семилетки. Он разрешил мне погладить белый мех у себя на лице. Это было как гладить кролика. Я уснул у очага под их с отцом разговор. А утром его уже не было.
— О чем они говорили?
— Я мало что запомнил. О стихах. О разных историях. Отец обожал рассказы о зверствах даротов, но эльдер не пожелал говорить о них. — Зеленые глаза Форина встретили спокойный взгляд Тарантио. — Если ты не любишь людей, зачем притащил сюда мальчишку? Ты ведь с ним едва знаком. Он всего пару дней, как к нам присоединился.
— Кто меня знает?.. Давай-ка спать. — Тарантио завернулся в свой плотный шерстяной плащ и улегся подле угасающего костра.
Сон был пронзителен и ярок. Его и других наемников снова окружали, враг, выхватив мечи, нападал из темноты. Большинство погибло сразу же. Тарантио на миг застыл — но Дейса врасплох было не поймать. Обнажив оба клинка, Дейс мельком глянул на атакующих — и напал сам. Он не знал, что Форин и Кириэль
