залпами.
— Вот тебе и вторая трудность, принцесса: дароты ведь не выберутся наружу все сразу. Предположим, вылезут двадцать — баллисты выстрелят, потом их надо будет перезарядить, а тем временем на нас свалятся еще полсотни даротов. Нет, нам нужно сделать так, чтобы наружу выбралось как можно больше даротов — а уж потом стрелять.
— Не торопись решать все сразу, старый конь.
Они проговорили еще час с лишним, обсуждая то одну, то другую идею, и наконец Карис объявила перерыв.
— Пойду-ка я посплю, — сказала она. Неклен встал и хотел было уйти, но Карис вскинула руку.
— Подожди немного, друг мой, — сказала она.
— Что еще тебя тревожит? — спросил Неклен.
— Пустяк, — грустно улыбнулась она, — по крайней мере с точки зрения других. Ты как-то рассказывал мне о своей жене. Ты любил ее?
— Да, конечно. Она была чудесная женщина.
— А как ты понял, что любишь ее? Этот вопрос застиг Неклена врасплох.
— Не знаю, принцесса, что ты имеешь в виду, — проговорил он. — Как может человек понять, что он кого-то любит? Да никак. Просто любит — и все.
Карис промолчала, но вид у нее был разочарованный, и Неклен понял, что она ожидала другого ответа.
— Как ты, например, чувствуешь, что влюбилась? — спросил он.
Карис пожала плечами.
— Я еще ни разу не влюблялась.
— Но у тебя были… — Неклен осекся.
— Сотни любовников, — закончила за него Карис. — Да, я знаю. Я всегда была осторожна. И ни разу не связалась с мужчиной, в которого могла бы влюбиться.
— Силы небесные, почему?
Карис до половины наполнила вином кубок, затем долила воды. Однако пить она не стала — лишь сумрачно смотрела на прозрачно-алую влагу. Неклен хотел уже повторить вопрос, но тут она подняла глаза.
— Не помню, сколько лет мне было, когда я впервые увидела, как мой отец ударил мою мать. Помню только, что я была еще очень мала. Я увидела, как мать перелетела через стол и распласталась на полу. Губы у нее были разбиты в кровь. Отец пнул ее, и я закричала. Тогда он ударил и меня.
— Да, но при чем тут любовь? Не понимаю.
— Мать вышла замуж за отца, потому что любила его. И любовь ее погубила.
— А ты считаешь, что с тобой случится то же самое? — сердито спросил Неклен. — С чего бы это? Думаешь, все мужчины такие, как твой отец?
— Да, — просто ответила Карис. — Все они хотят одного — власти. Женщина для них — просто вещь, а я не хочу быть вещью.
— Форин, — сказал Неклен. — Ты любишь Форина. Ты думаешь о нем, когда засыпаешь, вспоминаешь его, когда просыпаешься. Так ведь? — Карис согласно кивнула. — Ах, принцесса, ты ведь у нас красавица, умница — а все же глупа, как пробка. Ну конечно же, любовь опасна, неукротима, безудержна. Боги мои, да ведь именно потому она так и прекрасна!
— Так ты считаешь, что я глупа? — тихо, почти шепотом спросила она.
— Я тебя обожаю, принцесса, но все же не стоит тебе смотреть на любовь глазами испуганного ребенка. Ты сама ведь давно уже не ребенок. Давай-ка я отыщу Форина и отправлю его к тебе.
Неклен с усилием встал. Карис тоже поднялась и, шагнув к нему, поцеловала его заросшую щеку.
— Я люблю тебя, старик, — сказала она. — Как бы я хотела, чтобы ты был моим отцом!
— Я тоже тебя люблю, — сказал Неклен.
И, тая в душе черное отчаяние, отправился искать Форина.
Солнце поднялось высоко, когда Озобар и Вент стояли на парапете северной стены и наблюдали за деятельной суетой даротов.
— Они наткнулись на каменный пласт, — заметил Озобар. — Это сильно замедлило их продвижение.
— Может быть, они не сумеют обойти этот пласт, — с надеждой предположил мечник.
— Сумеют, — мрачно отозвался Озобар. — Очень скоро мы услышим, как они возятся прямо под нами — точь-в-точь термиты.
Он перевел взгляд на солдат, стоявших на стене — все они были мрачны и не склонны к разговорам. Всеобщая радость в городе изрядно поутихла, как только разнеслось известие о новом замысле даротов. Кое-кто из горожан уже сообщал, что слышит звуки из-под земли — и это наверняка дароты пробиваются наверх. Унять эти страхи было нелегко, и на юг из города уже потекли новые колонны беженцев.
Над стеной разнесся запах луковой похлебки.
— Нет, еще одной порции лука я не выдержу, — проворчал Вент. — Пойдем позавтракаем?
— Я думал, ты хочешь убить меня, — заметил Озобар.
— А еще я хочу есть, — холодно ответил Вент. Спустившись со стены, они зашли в ближайшую таверну, заказали себе яичницу с ветчиной, холодное мясо и сидр.
— Откуда ты родом? — спросил Вент.
— С островов. Мой отец был кузнецом и изобретателем.
— Как же тебя занесло на материк? Озобар пожал плечами.
— Хотел попутешествовать, поглядеть мир. Узнать, не пригодятся ли где-нибудь мои таланты.
— Что ж, в этом ты не ошибся.
— Я имел в виду не создание нового оружия, — печально ответил Озобар. — В Прентуисе была канализационная система — плохонькая, заметь, но все же там перенесли чуму легче, чем в других городах. Меньше грязи на улицах — меньше заразы.
— Прентуиса больше не существует, — сказал Вент.
— Не о том речь. Мир был бы гораздо лучше, если б мы не воевали, не тратили все силы на создание новых смертоносных орудий. Впрочем, для тебя, полагаю, вечный мир обернулся бы вечной скукой?
— Нет, — ответил Вент, допивая остатки сидра. — Я стал бы писать картины.
— Так ты художник?
— Ага, — сказал Вент, — наконец-то я тебя удивил. Да, пишу помаленьку. Пейзажи в основном, но, случается, и портреты. Я бы предложил написать твой портрет, Оз, да боюсь, ты ни на одном холсте не уместишься.
Озобар расхохотался.
— Вент-художник и Озобар — создатель канализации. Что за чудная пара!
— Что верно, то верно, — согласился Вент. — А теперь, боюсь, пора нам снова стать мечником и оружейным мастером! Ну что, прогуляемся в катакомбы?
Слуги метались по дому, укладывали ценности в сундуки и сносили вещи в два фургона, стоявшие перед домом. Мириак прошла мимо них в гостиную — и обнаружила там Пуриса, который запихивал бумаги в кожаную наплечную сумку.
— Что происходит? — спросила Мириак.
— Дорогая моя, пора уезжать. Город вот-вот падет. Почти все твои платья уже уложили и погрузили в фургон. Через час мы отправляемся в Хлобан.
— Я думала, ты решил остаться, — медленно проговорила она.
— То было раньше, — ответил Пурис. — Нынешние события переменили мои планы. Сейчас, сию минуту дароты прорывают под городом подземный ход.
— И герцог позволил тебе уехать?
— Я вольный человек, — отрывисто буркнул Пурис, — и могу идти, куда захочу. А теперь, пожалуйста, собери свои личные вещи и приготовься к отъезду.
Мириак вышла из гостиной и вернулась в прихожую. Остановив слугу, она приказала выгрузить из фургона ее сундуки и отнести их в хозяйскую спальню. Пурис, услышав это, выбежал из гостиной.
