выстроились ровными четырехугольниками в тени Скельнского хребта. Каждая палатка вмещала двенадцать человек. Четыре тысячи лошадей стояли в загонах на соседних полях, шестьдесят костров горели под чугунными котлами. Преследуемый ароматом жаркого, Сертак осадил коня у большого, с красными полосами шатра, где разместился генерал со своим штабом.
Молодой офицер вручил письма, отдал честь и направился в свою роту на северном конце лагеря. Сдав взмыленного скакуна на попечение конюха, он снял шлем и откинул входное полотнище своей палатки. Его соседи играли в кости и выпивали. Когда Сертак вошел, игра прервалась.
— Сертак! — воскликнул Орасис, вставая ему навстречу. — Ну, каков он из себя?
— Кто? — невинно спросил Сертак.
— Друсс, дубина.
— Большой. — Сертак кинул шлем на узкую койку, отстегнул панцирь и сбросил его на пол Освободившись, он с блаженным вздохом почесал грудь.
— Ну, ты это брось, — мрачно промолвил Орасис. — Рассказывай.
— Правда, расскажи, — вмешался темноглазый Диагорас. — Он не перестает толковать об этом славном муже с тех пор, как ты уехал.
— Ничего подобного, — вспыхнул Орасис. — Мы все о нем говорили.
Сертак хлопнул Орасиса по плечу и взъерошил ему волосы.
— Налей мне, и я расскажу все как есть.
Орасис принес бутыль вина и четыре кубка, а Диагорас притащил стул и уселся верхом напротив Сертака, который растянулся на койке. Четвертый, Архитас, присоединился к ним, принял от Орасиса кубок легкого медового вина и выпил залпом.
— Как я уже говорил, он большой, — начал Сертак. — Не такой высокий, как в песнях поется, но сложен, как небольшая крепость. Какие у него руки? Ну что ж, Диагорас, бицепсы у него длиной с твои ляжки. Волосы и борода темные, но в них уже видна проседь. Глаза голубые и видят тебя насквозь.
— А Ровена? — жадно спросил Орасис. — Так ли она красива, как поется в песнях?
— Нет, хотя для женщины своих лет она очень мила. Когда-то она, должно быть, была красавицей. У этих почтенных тетушек ничего не разберешь. Но у нее чудесные глаза и славная улыбка.
— А топор ты видел? — спросил Архитас, стройный, как тростинка, дворянский сын с лентрийского пограничья.
— Нет.
— Ты не расспрашивал Друсса о его подвигах? — спросил Диагорас.
— Конечно, нет, дурень. Может, он теперь и крестьянин, но он остается Друссом. Нельзя ввалиться к нему в дом и приставать с вопросами, сколько драконов он убил.
— Драконов не бывает, — немедленно заметил Архитас. Сертак только прищурился и покачал головой:
— Я выражаюсь фигурально. Короче, они пригласили меня на ужин, и мы говорили о лошадях и о хозяйстве. Он спросил мое мнение о войне, и я сказал, что Горбен скорее всего высадится в Пенракском заливе.
— Тут можно об заклад биться — не прогадаешь, — сказал Диагорас.
— Не совсем так. Если дело верное, зачем же мы торчим тут с пятью полками?
— Просто Абалаин чересчур осторожен, — ухмыльнулся Диагорас.
— В этом-то вся и беда с вами, западными жителями, — вздохнул Сертак. — Вы так сжились со своими лошадьми, что и думать стали, как они. Скельнский перевал — ворота на Сентранскую равнину. Если Горбен займет ее, зимой мы все умрем с голоду — как и половина Вагрии, кстати.
— Горбен не дурак, — возразил Архитас. — Он знает, что всего две тысячи человек могут оборонять Скельн хоть до скончания века. Перевал слишком узок для того, чтобы его армия могла воспользоваться численным преимуществом, а другой дороги нет. Пенрак представляется мне более разумным решением. Он всего в трехстах милях от Дренана, а местность вокруг плоская, как тарелка. Там его армия сможет развернуться во всю ширь и задать нам жару.
— Мне все равно, где он высадится, — сказал Орасис, — лишь бы я оказался поблизости.
Сертак и Диагорас переглянулись. Они оба сражались с сатулами, знали истинный, кровавый лик войны и видели, как воронье выклевывает глаза убитым друзьям. Орасис же — новичок, уговоривший своего отца купить ему чин в кавалерии Абалаина, когда весть о вторжении достигла Дренана.
— Ну а Гроза Рогоносцев? — спросил Архитас. — Был он там?
— Зибен? Да. Он пришел к ужину. Совсем старик. Не думаю, чтобы дамы все еще падали от его взгляда. Лысый, как колено, и тощий, как щепка.
— Думаешь, Друсс согласится сразиться в наших рядах? — спросил Диагорас. — Было бы о чем рассказать детям.
— Нет. У него все в прошлом. Он устал — это сразу видно. Но мне он пришелся по душе. Не хвастун и очень земной. Никто бы не поверил, что о нем сложено столько песен и баллад. Говорят, будто Горбен так и не смог его забыть.
— Может, он и флот-то снарядил лишь для того, чтобы навестить старого друга, — усмехнулся Архитас. — Поделись этой мыслью с генералом — авось он отправит нас всех по домам.
— Неплохо придумано, — ответил Сертак, сдерживая гнев. — Но тогда мы лишимся твоего восхитительного общества, Архитас, — одно другого не стоит.
— Я это переживу, — сказал Диагорас.
— Я бы тоже обошелся без того, чтобы делить палатку со стадом невоспитанных свиней, — да нужда заставляет.
— Ого! — воскликнул Диагорас. — Как, по-твоему, Сертак, нас оскорбили?
— Из этих уст я оскорблений не воспринимаю.
— А вот это уже оскорбление, — сказал, вставая, Архитас. Но суета, внезапно возникшая снаружи, прервала назревавшую ссору. Молодой солдат просунул голову в палатку.
— Сигнальные костры зажглись, — сообщил он. — Вентрийцы высадились в Пенраке.
Четверо офицеров вскочили и принялись облачаться в доспехи. Архитас, застегивая панцирь, заявил:
— Это ничего не меняет. Тут затронута честь. — Скоро ты сам будешь затронут — и я с радостью погляжу, как ты подыхаешь, надутый индюк, — ответил Сертак... — Это мы еще посмотрим, — осклабился Архитас. Диагорас опустил ушные щитки своего бронзового шлема и застегнул их под подбородком, а после с видом заговорщика подался к Архитасу.
— Запомни вот что, козел. Если ты убьешь его, что весьма сомнительно, я перережу тебе глотку, пока ты будешь спать. — Он мило улыбнулся и потрепал Архитаса по плечу. — Я, видишь ли, не из благородных.
Лагерь был взбудоражен. На вершинах Скельна вдоль побережья пылали сигнальные костры. Горбен, как и ожидалось, высадился на юге. Там ждал Абалаин с двадцатью тысячами солдат — но врагов было почти вдвое больше. До Пенрака было пять дней быстрой езды — поэтому повсюду спешно отдавались приказы, солдаты седлали коней и сворачивали палатки. Костры заливались, грузились телеги, и в лагере царил кажущийся беспорядок.
К утру на Скельнском перевале осталось всего шестьсот воинов. Остальное войско двинулось на юг, на помощь Абалаину.
Князь Дельнар, Хранитель Севера, собрал всех вместе перед рассветом. Рядом с ним стоял Архитас.
— Как вам уже известно, вентрийцы высадились, — сказал князь. — Мы должны оставить здесь людей на тот случай, если они решат выслать отряд на север. Я знаю, многие из вас предпочли бы отправиться на юг, но Сентранскую равнину, как вы понимаете, тоже кому-то надо защищать. Для этой цели выбрали нас. Этот лагерь нам больше не годится, и мы перейдем вверх, к самому перевалу. У кого есть вопросы?
Вопросов не было. Дельнар отпустил людей и сказал Архитасу:
— Не знаю, почему тебя оставили здесь, но ты, парень, мне очень не нравишься. Ты смутьян. Я надеялся, что твои таланты пригодятся в Пенраке — ну что ж, нет так нет. Но если ты будешь сеять смуту
