Кто-то тряс его за плечо. Скилганнон рывком сел и отпихнул от себя Диагораса.
— Чего тебе надо?
— Успокойся. Ты кричал во сне.
— Еще чуть-чуть, и я положил бы этому конец.
— О чем ты толкуешь?
Скилганнон заморгал и провел рукой по лицу.
— Ничего, пустое. Просто сон. Извини, что побеспокоил тебя. — Он огляделся. Друсс спал рядом с раненым Рабалином, Гарианна смотрела на него без всякого выражения. Близнецы, сидя поодаль, тихо разговаривали. Халид-хан принес ему холодной воды и спросил:
— Что посетило тебя, воин, — сон или видение?
— Сон. — Скилганнон напился воды, глубоко вздохнул, успокаиваясь, вышел на ровное место и стал разминаться. На глазах у Халида и Диагораса он проделал ряд медленных движений, напоминающих танец. Воздух наполнил легкие, и напряжение отпустило его.
Халид вернулся на свое одеяло, но Диагорас сел рядом и спросил:
— Что это за упражнения?
— Старинный ритуал, возвращающий гармонию телу. — Скилганнон стал продолжать, но наблюдение мешало ему достигнуть полного совершенства. — Наш парень держится молодцом, — заметил он.
— Да, я сегодня немного воспрял духом. Молодость — великая сила, и кровотечение, кажется, идет на убыль.
У них выдался длинный день. Упряжкой правил Диагорас, а Друсс сидел в повозке с Рабалином, подбадривал его и рассказывал сказки. Скилганнон некоторое время ехал рядом и слушал. Старый воин говорил не о войне, а о разных странах и обычаях. Рассказывал о своей жене Ровене, искусной целительнице. Больные, на которых она возлагала руки, через пару дней вставали и шли работать в поле. Скилганнон, глядя на бледное лицо и запавшие глаза Друсса, жалел, что его жены нет с ними сейчас. Устав говорить, Друсс лег и заснул, а повозка катилась себе своей дорогой.
До цели им, по словам Халид-хана, оставался еще день пути. Завтра к вечеру они должны быть в окрестностях храма.
Скилганнон, взобравшись на груду камней, оглядывал оставшуюся позади дорогу.
— Думаешь, за нами может быть погоня? — спросил не отстававший от него Диагорас.
— Не знаю. В бою участвовало меньше надиров, чем я ожидал.
— Твой план сработал на славу — жаль только, что с мальчиком так получилось.
— Да, и это меня, удивляет. Любой план, основанный на глупости неприятеля, несовершенен. Они могли разделиться надвое и атаковать нас с двух сторон. Могли спешиться. Могли выслать вперед разведчика. Могли бы просто выжидать, вынуждая нас уйти с дороги на открытое место.
— Но они ничего такого не сделали, и мы остались живы.
— Ну да.
— С чем это ты хотел покончить во сне?
— Не важно с чем. С волком.
Диагорас потрогал щетину у себя на голове.
— Мочи нет как чешется! Надеюсь, все отрастет обратно. Я знал одного воина, которого рубанули по черепу, так у него волосы вокруг рубца поседели. Жуткое зрелище.
— Что такого жуткого в седине?
— Ну, он и раньше красавцем не был, а этот рубец его обезобразил окончательно. Ему вообще не везло, — засмеялся Диагорас. — Вечно на судьбу жаловался. Говорил, что она преследует его с самого детства. Как-то ночью, когда он особенно приуныл, я позвал его прогуляться. Я втолковывал ему, как важно видеть в жизни светлые стороны. Думать всегда о хорошем. Взять хоть наше недавнее сражение с сатулами, говорил я ему. Вот кто воинственный народец, к слову сказать: сатулы. Мы потеряли двадцать человек, говорил я, но ведь он-то жив! Значит, ему повезло. Я много чего наговорил в том же духе, и к концу прогулки, когда мы возвращались в лагерь, он воспрял духом. Он благодарил меня и обещал, что отныне будет смотреть на жизнь по-иному.
— Ну и что же, сдержал он слово?
— Нет. Он стал укладываться в палатке, и его укусила змея, которая заползла в его одеяла, пока мы гуляли.
— Ядовитая?
— Нет, но он, думаю, предпочел бы ядовитую. Она цапнула его за причинное место, и он потом несколько недель мучился.
— Да, бывают невезучие люди.
— Что верно, то верно. — Они помолчали, и Диагорас спросил: — С чего это королева-колдунья так на тебя взъелась?
— Я не захотел больше служить ей. Попросту взял и ушел, а от Джианы ни один мужчина просто так не уходит. Мужчины теснятся вокруг нее, ловят взоры ее очей. Ее улыбка одурманивает их, как колдовское зелье.
— Что же она, привораживает их?
— Еще как, — засмеялся Скилганнон. — На свете нет ворожбы сильнее, и зовется она красотой. Сказать, что Джиана красива или прелестна, значит ничего не сказать. Ее красота ошеломляет. Это следует понимать буквально. Мужчин она поражает, как громом. Они не в силах охватить ее очарование во всей полноте. Когда я встретил ее впервые, за ней охотились. Она выдавала себя за продажную девку, красила волосы в желтый с красным цвет, носила дешевые платья и не накладывала грима, но даже и тогда кружила головы. — Скилганнон испустил протяжный вздох. — Вскружила и мою. С тех пор я стал другим человеком. Когда ты с ней, ты способен смотреть только на нее. Когда ты далеко, ты почти ни о чем больше не можешь думать. В свои монашеские годы я думал о ней почти ежечасно. Я пытался разгадать, в чем секрет ее притягательности. В глазах, в губах, в форме груди, в изгибе бедер, в ногах, столь длинных и соблазнительных? В конце концов я понял, что все гораздо проще. Секрет в том, что ни один мужчина не может обладать ею. Ты можешь спать с ней, целовать ее груди, чувствовать ее кожу на своей, но обладать ею не можешь. Она не дается тебе.
— Мне знакомо это чувство, — сказал Диагорас.
— Ты знал такую женщину?
— Не женщину. Лошадь. Это было на торгах в Дренане. Там были великолепные кони, и я не знал, которого выбрать. Я имел в своем распоряжении около восьмидесяти рагов, на которые мог купить чуть ли не любую лошадь. Потом на круг вывели чистокровного вентрийского жеребца. Серый, шея дугой, могучие плечи. Само совершенство. Покупатели примолкли. Торги начались с пятидесяти рагов, так, для смеху. Через несколько минут цена дошла до двухсот и продолжала расти. Я не прекращал торговаться, хотя не мог себе этого позволить, и дошел до трехсот, а продали его за четыреста тридцать. Никогда не забуду этого жеребца. Увидев его, я понял, что он никогда не будет моим.
— Чудной вы народ, дренаи. Я тебе толкую о прекраснейшей из женщин, а ты мне о жеребце. Теперь я понимаю, почему все сказки у вас про войну, а не про любовь.
— Да, мы ближе к земле, чем вы. Зато ни один конь еще не подсылал убийц к человеку, который его бросил. Он не преображается из ангела в ведьму, и ты можешь скакать на нем, когда тебе только вздумается. Конь не скажет тебе, что у него нынче голова болит или что он сердит на тебя за поздний приход домой.
— У тебя нет души, дренай, — засмеялся Скилганнон.
— Я, можно сказать, вырос в борделе, так что женской красотой меня не проймешь. Хотя Гарианна, должен признаться, мне очень нравится, и я немного ревную, когда она уединяется с тобой.
— Вряд ли для мужчины лестно, что женщина должна крепко выпить, прежде чем захочет уединиться с ним. — Скилганнон встал, и оба вернулись в лагерь, где спали все остальные. — Ты ложись, а я посторожу, — сказал Скилганнон, и Диагорас охотно согласился.
