Она вернулась, но садиться не стала и спросила:
— О чем это?
— Меня тут не будет несколько дней.
— Почему ты мне говоришь об этом?
— Хотел спросить тебя про племянника нашего господина. Я должен свести его в горы.
— Разрисованного-то?
— Почему разрисованного?
— У него татуировки на груди и спине. Спереди кошка, сзади не то ястреб, не то орел. Хищная, в общем, птица. Да еще паук на руке.
— Ты их видела, эти картинки?
— Нет. Другая девушка говорила. Он ходит голый по комнате.
— Голый? При женщинах?
— Так он ведь из Зарубежья — там, наверно, другие понятия. Он красивый, ты не находишь?
Харад почувствовал, что в нем растет гнев.
— Красивый, говоришь?
— Даже очень. И вежливый. Я с ним говорила. Он сделал мне комплимент. Зачем ему понадобилось идти в горы?
— Я не спрашивал, — пробурчал Харад, стараясь догадаться, какой такой комплимент сделал ей чужеземец.
— Вот и спроси, как пойдете. — И она опять отошла. Харад помрачнел, даже есть расхотелось. Он представил себе высокого, темноволосого Каллана. Глаза у него голубые, яркие — может, Чарис об этом? «Я его враз надвое переломлю», — думал Харад. Потом ему вспомнились эти глаза. Харад как боец умел оценивать сильные и слабые стороны других мужчин. Он не сомневался, что этого одолел бы — но все-таки, пожалуй, не враз.
Он оставил еду нетронутой и пошел работать, вкладывая свою досаду в каждый взмах длинного топора.
Ближе к вечеру к нему пришел Балиш. Харад его не любил, чувствуя, что это человек скользкий и подленький. Но Балиш распоряжался работами и раздавал заработок, и Харад постарался скрыть свою неприязнь.
— Чего господин хотел от тебя? — спросил Балиш.
Харад рассказал, что пойдет в горы с его племянником-чужеземцем.
— Смотри, — предостерег Балиш. — Говорят, что на перевалах шатаются беглые джиамады.
— Мне случалось их видеть, — сказал Харад. — Они как медведи или дикие кошки — сторонятся людей.
— Что он хочет посмотреть там, в горах?
— Может, руины.
— Никогда не слыхал раньше об этом племяннике. Зачем он, по-твоему, приехал сюда?
Харад пожал плечами. Ему-то откуда знать? Балиш постоял еще немного, болтая о том, о сем, и ушел. Харад сел, жалея о том, что не поел днем. Хлеб и сыр, оставленные им на поляне, пропали бесследно — жди теперь завтрака.
Руины... Он каждую осень ходил туда и лазал по старым камням. Там у него на душе всегда становилось легче. Он чувствовал там покой, которого не находил ни в одном другом месте. То ли от одиночества, то ли еще от чего-то. Твердо он знал одно: ему не хочется вести туда чужака.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В тридцати милях южнее небольшой отряд, состоящий из пехоты и кавалерии, поднимался к Ситезскому перевалу. Впереди ехали двое разведчиков. У одного на длинной пике полоскался простой желтый флаг. Он беспокойно поглядывал по сторонам, хорошо зная, сколько его товарищей было убито под таким же вот мирным флагом.
Чуть позади следовали посол Унваллис, прославленный воин Декадо и пятнадцать всадников Вечной Гвардии в черной с серебром броне. Двадцать джиамадов замыкали колонну.
Унваллис был уже немолод и терпеть не мог, когда его посылали в отдаленные земли и поселения. С годами он все больше привязывался к своему дворцу в Диранане. В свое время он охотно занимался интригами и политикой, но тогда он был моложе, Эта последняя война истощила его честолюбие и подорвала его силы. Он взглянул на молодого красавца, едущего рядом на белом коне. Точь-в-точь он сам в былые годы: честолюбив, беспощаден, полон желания выдвинуться. Унваллис ненавидел его за силу и молодость, но хорошо скрывал свою ненависть. Декадо не потерпит врагов рядом с собой — кроме того, он последний фаворит Вечной. Впрочем, если не считать всего этого, спутник он интересный. Он остроумен, ему присущ суховатый и резкий юмор — но теперь, как при всяком приступе головной боли, ему не до того. Унваллис снова бросил на него взгляд. Декадо, неестественно бледный, страдальчески щурился. Унваллису самому за свою долгую жизнь доводилось мучиться мигренями, но ничто не могло сравниться с тем, что терпел этот молодой человек. На прошлой неделе он упал в обморок во дворце, и из ушей у него потекла кровь. Унваллис вздрогнул, вспомнив об этом. Мемнон дал Декадо сильный наркотик, но даже это не помогло, и Декадо криком кричал три дня, лежа в затемненной комнате.
— Далеко ли еще? — спросил молодой воин.
— Через час мы должны уже встретиться с посланными Ландиса. Он непременно вышлет кого-нибудь нам навстречу.
