— Не знаю, — ответил тот, весь дрожа. — Я почувствовал... Мне плохо, Ландис.
— Что ты почувствовал?
— Она коснулась меня. Королева. Ее дух живет в этой статуе.
— Так он до сих пор связан с нашим миром?
— Думаю, да. Больше я к этой голове не притронусь. Ландис сообщил эту новость Веставе.
— Значит, ее можно вернуть, правда? — спросил он учителя.
— Не так все просто. Если она до сих пор является в мире плоти, есть веская причина не делать этого. Не понимаешь разве? Она не прошла искуса Пустоты. Сколько же зла она совершила, если так долго там остается?
— Но она могла бы раскрыть нам множество тайн того минувшего времени. Наши сведения о нем отрывочны. Разве долг не велит нам идти стезей знания, учитель? Именно этому ты учил меня все эти годы. Она должна знать, как разрастались и гибли империи, о которых нам ничего не известно. Быть может, она даже о древних что-нибудь знает.
— Я подумаю над этим, Ландис. Дай мне время.
Ландис знал, что на старика лучше не наседать — в таких случаях тот мог заупрямиться. Прошел целый год, самый длинный в жизни Ландиса. К приходу следующей зимы Вестава вызвал его в зал совета. Там заседали Пятеро, старейшины Ордена Воскресителей.
— Мы решили, что такая возможность слишком заманчива, чтобы ее упускать, — сказал Вестава. — Начнем процесс Возрождения. Завтра принесешь кости в нижнюю палату.
Лампа догорела и погасла. Ландис, погруженный в воспоминания, вздрогнул и усилием воли вернул себя в настоящее.
Он покинул библиотеку и вернулся к себе в западное крыло. Темнело, слуги зажигали светильники в коридорах. В горнице его ждал Гамаль.
— Ты не обманул Унваллиса, Ландис, — грустно сказал старик. — Черная Колесница скоро отправится в путь. Тебе нужно уехать, уплыть за море. Начни новую жизнь там, где ее руки до тебя не дотянутся.
— Ты ошибаешься, — сказал Ландис, силясь переубедить не столько друга, сколько себя самого.
— Ты знаешь, что нет, — вздохнул Гамаль. — Возвращать Скилганнона было опасно, а девушка — это просто безумие. Ландис, Ландис, как ты мог быть так глуп?
Тот рухнул на стул.
— Я люблю ее. Мысли о ней не покидают меня. С тех пор как я нашел эту статую, я хотел одного: быть с ней, касаться ее, слышать ее голос. Я думал, что... думал, что на этот раз мне удастся.
— Она знает, что ты это сделал, Ландис. И никогда тебе этого не простит.
— Завтра я уеду на север. Возможно, в Кайдор.
— Не бери с собой Возрожденную. Она — твоя смерть. Они уже выслеживают ее и выследят.
Ландис кивнул.
— Знаешь, Джиана не всегда была злой. В этом я себя не обманываю. Я хорошо ее знал, Гамаль. Нежная, любящая, остроумная и...
— И красивая. Знаю, знаю. Я думаю, мы не созданы для бессмертия, Ландис. Один мой знакомец делал искусственные цветы из шелка — великолепные на вид, но без запаха. Им недоставало эфемерной прелести живого цветка. Так и Джиана. В ней не осталось ничего человеческого. Не дожидайся завтрашнего дня, Ландис. Уезжай сейчас. Собери самое необходимое и ступай на север.
Гамаль медленно, вытянув перед собой руку, двинулся к двери.
— Я провожу тебя в твои комнаты, — предложил Ландис.
— Нет. Делай, как я сказал. Собирайся и уезжай. Дорогу я сам найду.
— Гамаль!
— Что, друг мой?
— Ты всегда был мне дорог. Спасибо тебе за дружбу. Я никогда тебя не забуду.
— И я тебя.
Ландис смотрел, как слепец бредет по коридору к дальней лестнице, а потом вернулся в комнату и закрыл дверь.
С тяжелым вздохом он вышел на балкон. Солнце опустилось за горы, но небо над ними еще золотилось. Ландис чувствовал себя усталым, полностью выжатым. Гамаль настаивал, чтобы он ехал прямо сейчас, на ночь глядя, но Ландис убедил себя в том, что его друг просто поддался панике. Декадо и Унваллис уехали, и он совсем не желал пробираться верхом во мраке или ночевать в какой-нибудь темной пещере, предаваясь отчаянию. Он выедет на рассвете, чтобы солнечный свет придал ему бодрости.
Ландис налил себе красного вина. Оно показалось ему кислым.
Лампы замигали, как будто ветер пронесся по комнате. Ветра не было, однако они гасли одна за другой. Ландис с пересохшим ртом замер на месте.
— Не думала, что ты способен предать меня, — прошептал чей-то голос.
В самом темном углу мерцал огонек, постепенно увеличиваясь и принимая очертания человеческой фигуры. Изображение приобрело четкость, и Ландис вновь увидел перед собой лицо женщины, которая снилась ему на протяжении пятисот лет. Она была в белом платье, с серебряным обручем в длинных темных
