Она села рядом с ним, глядя на вершины деревьев и уходящие вдаль холмы. Безоблачное небо расстилалось над ними, воздух был свеж и прохладен.
— То, что ты сделал в пещере, просто удивительно.
— Мне посчастливилось. Нам всем посчастливилось. — Сейчас он говорил более дружелюбно, однако не смотрел на нее.
— Ты из числа Легендарных?
— Впервые слышу о них.
— Они живут на севере. И придерживаются старых дренайс-ких обычаев.
— Нет, не знаю. Я сам из-за моря, из Наашана.
— Никогда не слыхала о таком месте. Но по твоему говору можно догадаться, что ты зарубежник.
— Мне почему-то кажется, что тебе бы понравился Наашан. — Он глубоко вздохнул и спросил: — Ты выросла здесь, в горах? — Аскари кивнула. — А что, Ландис Кан часто тебя навещает?
— По-моему, он питает ко мне какие-то чувства. Мне от этого не по себе.
— Ты знаешь, почему звери охотились за тобой?
— Я убила одного там, в деревне.
— Нет. Киньон сказал, что в деревню они явились именно за тобой.
— Что за вздор! У меня нет врагов. Ни здесь, ни тем более в Зарубежье.
— Ландис Кан должен знать. И я вырву у него правду, — с новым порывом гнева сказал Скилганнон.
Аскари, глядя на него в профиль, внезапно вздрогнула.
— Мы раньше не встречались с тобой?
— Не в этой жизни.
Последовало долгое молчание, и Аскари поднялась.
— Я вижу, мое общество не приносит тебе удовольствия, Скилганнон, — с ноткой печали сказала она.
— Ты в этом не виновата. — Он взглянул на нее, и у него перехватило дыхание. — Когда-то... — запинаясь, продолжил он, — я любил одну женщину. Ты похожа на нее... очень похожа. И ваше сходство надрывает мне сердце.
— Джиана, — сказала она, опять садясь рядом, и он увидел, что напряжение отпустило ее. Она откинула назад волосы и подставила лицо солнцу.
Этот простой жест пронзил его огненными ножами. Скилганнон словно перенесся на тысячу лет в прошлое, в дом, где жил вместе с садовником Сперианом и его женой Молаирой. Гнев охватил его снова, и он отвел взгляд, перебарывая себя. Его с самого начала смущало собственное возвращение к жизни, которым он был обязан Ландису Кану. Потом он познакомился с Харадом, и смущение переросло в ярость. Теперь он чувствовал себя так, будто над его жизнью и над его памятью надругались. Живые подобия Друсса-Легенды и Джианы, королевы-колдуньи, наполняли его душу жгучими сожалениями.
— Ты друг Ландиса Кана? — спросила она.
— Друг? Нет. По правде говоря, я начинаю сильно его не любить.
— А я раньше любила. Он приезжал к матушке и подолгу болтал со мной. Рассказывал про далекие страны, говорил, что хотел бы поехать туда со мной. Ребенком я всегда ждала, когда он приедет.
— Что же изменилось? — спросил он, уже зная ответ.
— Я выросла. Как ты заставил того зверя послушаться?
— Я не заставлял его. Я дал ему выбрать, и он выбрал с умом.
— Он ведь мог передумать.
— Мог. И это было бы неразумно. Как там твой друг Ставут?
— Набил себе громадную шишку. Сейчас он спит. — Аскари засмеялась, звонко и весело. — Он не воин, но очень храбрый. Очень.
— И влюблен в тебя, если верить Киньону. Ее улыбка померкла.
— Не понимаю, что это значит. Я знаю, что я красива и что мужчины хотят обладать моей красотой. Зачем им нужно называть это любовью?
— Это вызывает у тебя гнев? Почему?
— Потому что это нечестно. Разве бык любит коров? Его просто тянет погрузить свой набухший член во что-то теплое и приятное. Потом он слезает с коровы и продолжает щипать траву. Это, что ли, любовь?
— Может быть. Я не знаю. Никогда не щипал траву. Она снова залилась смехом.
— Ты тоже красив и за словом в карман не лезешь. Как же случилось, что ты потерял женщину, которую так любил?
— Я долго думал об этом... очень долго. Но ответа так и не нашел. Не на все есть ответ.
— Должен быть.
