в Цению. Если ты дашь мне слово, что вы дойдете до моря, не останавливаясь, я позволю вам уйти беспрепятственно и прослежу, чтобы у вас была провизия.
— Вы вернете нам тело Валануса?
— Не думаю, чтобы его останки можно было опознать, даже при большом желании, — ответил король.
Оранус почувствовал, что его ноги дрожат и он сейчас упадет в обморок.
— Пусть будет так, как ты сказал, Коннавар, но в лагере есть тяжелораненые, мне понадобятся повозки.
— Ты их получишь, будь готов выступить через час.
— Нам понадобится чуть больше времени, чтобы похоронить те головы, которые… вы нам вернули.
— Тогда через два часа, — согласился Коннавар. Король развернул коня и поскакал обратно к кельтонской армии.
Оранус повернулся к генералу:
— Сэр, они точно перебьют нас, как только мы покинем лагерь.
— Очень может быть, хотя я так не думаю. Коннавар — хитрый стратег, но слово он держать умеет.
— Тогда зачем он отпускает нас?
Потому что он, хоть и выиграл битву, понес большие потери и сейчас, в случае штурма, они потеряют втрое больше людей, чем мы. Нас они, конечно, перебьют, но ничего от этого не выиграют, а так мы уйдем к морю, поджав хвосты. Каждый, кто выживет, будет рассказывать про Короля Демонов. Мы принесем легенду о нем в Город, и она распространится быстрее любой заразы, все участники будущих битв станут бояться Коннавара.
Путь к морю был очень долгим и мучительным. Большинство раненых его не пережили, и их хоронили прямо у дороги. Жители окрестных кельтонских деревень собирались смотреть, как побежденная армия Камня пробирается обратно к морю.
Это стало концом блестящей карьеры Орануса. Каждую ночь в течение целого года после битвы ему снились отрезанные головы, и острые клинки пронзали его тело.
Если бы не Аппиус, он бы погиб на Когденовом поле.
Оранус вздохнул.
«В той битве погибла моя душа», — с грустью думал он.
Бануин был все еще слаб, ныла сломанная рука, и болела голова. Но что физическая боль по сравнению с терзавшим его страхом! Раньше ему казалось, что он, привыкший к побоям, унижению и оскорблению, знает о страхе все. Но только сейчас юноша понял, все эти годы, проведенные среди ригантов, он не знал почти ничего. Раньше все его страхи приходили извне — он боялся Форвара и его дружков, но был абсолютно не готов к тому, что открылось ему сейчас.
Бануин всегда жил в согласии с собой, а теперь в душе будто открылась тайная дверца, через которую в любой момент можно упасть в бездну страха, откуда нет пути назад. Бездна манила его и сейчас, он будто стоял на краю обрыва и уже терял равновесие. Бануин вздрогнул и сел на постели, накрыв плечи одеялом. «Не нужно было лезть в воду, — подумал он, — это моя погибель».
Ворна всегда уверяла, что у него есть дар, который однажды проявится и он будет обладать необычными способностями. Бануин с нетерпением ждал этого дня, но способности все не появлялись, и он решил поговорить с братом Солтайсом, который возвращался с прогулки по холмам и зашел к ним выпить воды. Бануин подошел к колодцу, у которого тот умывался, обильно смачивая седеющую бороду и волосы. Высокий, широкоплечий и крупный, брат Солтайс больше походил на могучего воина, которым он и был раньше, чем на жреца, которым стал впоследствии.
Бануин спросил, когда же проявятся его способности. Брат Солтайс опустился на скамейку возле раскидистого дуба и жестом пригласил Бануина сесть рядом.
— А зачем тебе колдовская сила?
— А зачем вообще человеку сила, брат? — парировал Бануин.
— Думаешь, дар поможет тебе выделиться и завоевать уважение сверстников?
— Конечно. Должно быть, очень здорово уметь читать мысли людей и видеть будущее.
— Ты так считаешь? — спросил жрец.
— Я буду знать, кто строит против меня козни.
— Ясно, значит, ты думаешь, что этот дар будет во благо лишь тебе.
— О нет, брат! Я бы использовал его для благих целей.
— Люди бы были тебе благодарны и без остановки пели бы тебе хвалу. Ты бы мог стать великим и уважаемым.
— Да, а что в этом плохого?
Брат Солтайс пожал плечами:
— Я стараюсь не разделять хорошее и плохое. В жизни случается всякое. То, что хорошо для одного человека, может быть плохо для другого. Колдовская сила, которую ты так желаешь обрести, — это дар Истока. Любой такой дар подобен семени: либо оно падает на благодатную почву и прорастает, либо падает на камень и погибает. Ты благодатная почва или голый камень, Бануин?
— Откуда мне знать?
Жрец засмеялся:
— Об этом можно судить по твоим поступкам, по тому, как ты распоряжаешься собственной жизнью.
Он поднялся, похлопал Бануина по плечу и ушел.
Сейчас, год спустя, Бануин знал ответ — он был голым камнем. Он вспомнил, что сказал ему Бэйн перед тем, как они спасли Лию с отцом: «Ты правда не понимаешь? Ты всю жизнь жалуешься, что никто тебя не любит, а ты хоть раз в жизни сам кому-нибудь помог? В прошлом году, когда загорелся сарай Ниана и все побежали тушить, где был ты? Дома. А когда мы вернулись в Три Ручья, перемазанные копотью и сажей, ты вышел навстречу, чистый и довольный. Все равно что открыто заявить: „Мне плевать на вас и ваши проблемы“. Когда-нибудь ты поймешь, что ты стал таким, какой есть, потому что хотел этого, и родители тут ни при чем».
В этом-то и было все дело. Когда он бросился в реку, чтобы спасти Лию и Аппиуса, он рисковал жизнью ради других. Это был самоотверженный поступок, который открыл в душе Бануина тайную дверцу. Как он сейчас жалел, что не остался тогда на берегу, ведь обретенный дар вовсе не был чудесным. Он был испуган и внутренним взором видел лишь насилие и смерть.
А потом он увидел лицо, холодное и бесстрастное, с не знающими жалости глазами. Это был высокий широкоплечий мужчина в серебристо-черных доспехах, и с его сверкающего меча капала кровь. Никто не мог противостоять, ему, ведь он был величайшим убийцей, безжалостным и быстрым. Бануин видел, как его приветствует толпа, слышал, как его имя скандируют тысячи людей. Затем этот человек с двумя помощниками в таких же доспехах взошел на корабль и долго вглядывался в серые волны.
«Они плывут сюда», — подумал Бануин. Поддавшись отчаянию, он заплакал.
Бэйн был уже возле дома Баруса, когда услышал шум за спиной. Обернувшись, он увидел двух бандитов, бывших вышибал сутенера Нестара. Оба были вооружены ножами.
Подбежав к Бэйну, один из них довольно неловко попытался пырнуть его ножом. Бэйн отвел удар левой рукой, а правым локтем ударил нападающего по лицу, повалив на землю. Бандит упал прямо на товарища, который споткнулся, потерял равновесие и, получив от Бэйна по ногам, тоже упал. Бэйн взобрался на низкий забор и покачал головой:
— В жизни не видел таких неумелых грабителей, клянусь Таранисом. Вам что, жить надоело?
— Он напал неожиданно, — сказал первый, чудовищно коверкая слова, затем сел и попытался остановить текущую износа кровь.
— Говорил же, чтобы ты ударил сбоку, — простонал другой, растирая ушибленное колено. — Разве я не говорил? Ты должен был ударить справа, а главный удар оставить мне.
— Он напал неожиданно, — продолжал бормотать первый.
— И кто же вас обучил такому мастерству?
— Никто нас не учил, — буркнул второй, — у нас больше нет денег, Нестар нас выгнал. Вот мы и решили
