отнять у тебя золото.
— Вы попытались, — проговорил Бэйн.
— Он достал из кошелька два сребреника и бросил бандитам. Один испуганно выронил монету, а потом полез ее подбирать, другой бандит поймал прямо в руки.
— Найдите себе какое-нибудь занятие, — посоветовал Бэйн. — Что вы умеете делать?
Мы работали на папиной ферме, — стал рассказывать второй, — у папы была маленькая ферма, но когда пришли солдаты из Города, папе велели отдать ферму, он отказался, и его повесили. Мы завербовались в матросы, но у Дирка открылась морская болезнь, и нас списали на берег. Тогда-то мы и стали работать на Нестара, и все было хорошо, пока не появился ты.
— Не стоит так мрачно смотреть на жизнь, — весело сказал Бэйн. — Рассуждать нужно примерно так: рано или поздно появился бы кто-то не столь добродушный, как я, и вспорол бы вам животы.
— Твоя правда, — сказал первый, из его носа ручьем текла кровь.
— Найдите работу на ферме. Человек должен заниматься тем, что у него получается, а воровство не для вас.
Бэйн поднялся, прошел по аллее, но калитка оказалась запертой, и он, легко перемахнув через нее, оказался в саду. На резной каменной скамейке сидела Лия. Она взглянула на него и улыбнулась. У Бэйна, к его собственному удивлению, перехватило дыхание, сердце бешено забилось.
— Почему ты не крикнул? Я бы открыла калитку.
Бэйн пожал плечами:
— Перепрыгнуть нетрудно. Как Бануин?
— Температура спала, но вид у него затравленный, а когда я пришла посидеть с ним, он вытолкал меня за дверь, потом задрожал и заплакал. Он сказал, что ему нужно уехать завтра. Папа дал ему рекомендательные письма и забронировал место на торговом корабле, идущем в Гориазу. Корабль отплывает завтра вечером.
— Не много времени для знакомства, — сказал Бэйн, присаживаясь рядом с ней.
Влажные губы Лии блестели в свете луны.
— Ты так смотришь.
— Извини, я простой парень с гор и не привык к такой красоте.
Лия весело рассмеялась:
— Для парня с гор ты неплохо делаешь комплименты. Я думаю, вы настоящий плут, сэр.
— Плут непременно потребовал бы поцелуй.
— А ты плут?
— Конечно! — Он наклонился, легко коснулся ее губ, затем отстранился и глубоко вздохнул. — Тебе следовало дать мне пощечину.
— Зачем это?
— За мою дерзость.
— А вдруг мне этого хотелось? Вдруг я специально сидела здесь и ждала тебя?
— Это правда?
— Нет, — улыбнулась Лия, — но ведь такое могло случиться.
Бэйн добродушно рассмеялся:
— Нужно быть плутом, чтобы соблазнить дочь хозяина, так что мне осталось только наслаждаться твоим обществом.
— Тебе придется наслаждаться моим обществом, — резко сказал Аппиус, выйдя через боковую дверь.
— Уверен, что получу не меньшее удовольствие, — отозвался Бэйн.
Лия встала, послала Бэйну воздушный поцелуй и удалилась. Бэйн смотрел девушке вслед, завороженный движением ее бедер под тонким плащом.
— Она красавица, — сказал он присевшему рядом Аппиусу.
— Да, красавица и мое сокровище, Бэйн. Лия очень мила, отважна и безрассудна. Вся в мать. — Аппиус на секунду замолчал. — Ее мать сожгли на костре вместе с пятьюдесятью другими еретиками. Говорят, они задохнулись от дыма раньше, чем до них дошло пламя. Но даже если и так, это все равно страшная смерть.
— Кто такие еретики? — спросил Бэйн. Аппиус покачал головой:
— Эта религия, сынок, абсолютная бессмыслица. Моя жена увлеклась культом Древа, который в Камне запрещен. Он проповедует жизнь в гармонии с природой и всеми народами мира. Его последователи поклоняются Истоку Всего Сущего, созданию настолько никчемному, что он не в состоянии защитить свою паству. Презираю его! Вслед за матерью должны были арестовать Лию, но я увез ее из города. Жаль, я не увез ее раньше — она успела публично оскорбить Наладемуса, городского старейшину, назвав его глупым самодовольным стариком. Наладемус возненавидел Лию.
— А что, эти старейшины могут расправиться с человеком? — Могут. Они нанимают убийц, которые находятся под покровительством старейшин и называют себя Рыцарями Города. Они жестокие и безжалостные, арестовывают людей и приводят их на суд старейшин.
— А почему им не препятствует император?
— Зачем ему препятствовать? Большинство арестованных — бывшие сторонники республики, почти все они протестовали против расширения империи путем завоевательных войн. Согласно культу Древа, любая война — зло.
— Ерунда какая! — воскликнул Бэйн, — Без войны не будет славы!
— Правильно! Кем должен был стать я? Сапожником или кузнецом? Но чтобы уберечь Лию от опасности, мне пришлось привезти ее сюда, чтобы переждать, пока Кровавые Монахи сами не потеряют власть. Тогда мы и вернемся в Город.
— А чему поклоняются эти Монахи?
— Самому Городу. Они утверждают, что Город — это божество, вечное и святое. Все остальные божества — лжепророки, созданные нецивилизованными народами.
Аппиус взглянул на Бэйна:
— Парень, а чему поклоняешься ты?
— Ничему. Может быть, только собственной силе. А ты?
— Я верю, что на земле есть сила выше человеческой. Мне хочется в это верить, иначе выходит, что мы — просто бессмысленные существа, которые мечутся туда-сюда без всякой цели. Но хватит философствовать. Я забронировал для вас места на торговом корабле, который отплывает завтра. Бануин предложил переправить мои письма. Если хочешь, я могу дать рекомендательные письма и тебе, чтобы было где остановиться.
— Я найду где остановиться, генерал. Не беспокойтесь. И я не собираюсь задерживаться надолго: провожу Бануина, как и обещал его матери, немного осмотрюсь и вернусь домой. Я уже соскучился по горам.
— Мне бы очень хотелось увидеть горы ригантов, — сказал Аппиус, — говорят, они прекрасны! — Он вдруг загрустил. — Боюсь, их увидят уже мои потомки, когда армия Города снова придет покорять север.
— Разве Когденово поле ничему вас не научило?
— Камень нельзя ничему научить, — вздохнул Аппиус, — огромная самонадеянность — вот наш главный недуг. После Когденова поля у Джасарея появились другие проблемы, и Коннавар поступил очень разумно, вернув ему знамена армии Пантер. Народу Джасарей это преподнес как знак раскаяния и обвинил во всех неудачах погибшего Валануса. Но Джасарей не забыл о ригантах, Бэйн, можешь быть уверен. Сейчас он ведет войну на востоке, но как только она закончится, он выступит против Коннавара.
— Исход будет тем же.
— Понимаю, почему ты так считаешь, но, как старый солдат, я с тобой не соглашусь. Валанус зашел слишком далеко и слишком быстро. У него было только пять армий Пантер — примерно пятнадцать тысяч человек. К моменту битвы колонны с продовольствием были отрезаны, и солдаты пять дней ничего не ели. И даже в таких условиях они убили шестнадцать тысяч человек. А Джасарей вернется не с пятнадцатью тысячами, скорее, у него будет сорок тысяч человек, и он поведет их сам.
