Собрание закончилось поздно вечером, но решение так и не было принято.
Гвен очень обрадовалась, когда Мирия ушла на собрание — общество свекрови начинало ее тяготить. От Мирии так и веяло недоброжелательностью.
Гвен старалась не думать плохо ни о ком из людей, но полюбить свекровь у нее никак не получалось. В жизни Мирии была одна радость — ее старший сын Коннавар. Ему она посвятила всю свою жизнь, полностью игнорируя двух других сыновей. Больше всех страдал Браэфар, которого Гвен очень жалела. Ему уже было под сорок, но он так и не женился, и чувствовалось, что ему особенно нужна материнская нежность. Браэфар больше всех походил на нее — та же горечь постоянно портила его лучшие качества.
Гвен прижала к груди маленького Бадраига, чувствуя тепло его крошечного тела. Ребенок сосал очень активно, и Гвен поморщилась от внезапной боли в груди.
— Не так сильно, малыш, — шептала Гвен, поглаживая головку сына.
Ее мысли вернулись к Брану. Вот в ком не было ни горечи, ни зависти к славе брата. Вспомнив широкое лицо мужа, Гвен почувствовала новый прилив грусти. Смерть Руатайна будет для него страшным ударом, хотя они оба знали, что ждет их старшего сына. Глаза Гвен наполнились слезами, но она поспешно их вытерла. Бадраиг наелся и заснул, прижавшись к материнской груди. Гвен поднялась и уложила его в колыбель, накрыв мягким шерстяным одеялом. Она взглянула на кроватку, где спал Оррин.
В тот день мальчик жаловался на недомогание, и Гвен приписала это слезам и усталости после похорон. Но ей казалось, что пусть он лучше спит, чем сидит и плачет, вспоминая брата.
Гвен вернулась в зал и стала рассматривать аккуратно оштукатуренные стены, полки и шкафчики. В доме царили мир и спокойствие, которые наверняка исходили от мужа Мирии, Руатайна, и уж точно не от самой Мирии. Дом Гвен в Золотых Скалах был таким же, построенным с любовью и заботой и полным мелочей, говоривших о любви и верности между супругами. Дома на стене в зале висело сердце из полированного дуба, на котором было нацарапано ее имя. Первый подарок, который Бран сделал восемнадцать с половиной лет назад.
Они встретились на празднике Самайн. Скромница Гвен села подальше от толпы, но Бран заметил ее и решил подойти. Увидев, что к ней направляется золотоволосый юноша, Гвен испугалась. Ей не нужна была компания, и она отвернулась, надеясь, что парень пройдет мимо. Но вышло иначе.
Он остановился неподалеку от нее и попросил разрешения присесть. В замешательстве Гвен не могла произнести ни слова и просто кивнула. У костра начались танцы, заиграли трубы.
— Ты танцуешь? — спросил Бран. Гвен покачала головой.
— А я иногда люблю потанцевать, — сказал он, его голос был мягким, почти музыкальным. — На прошлой неделе я ехал мимо горного озера, и на закате солнце словно целовало его безмолвную гладь, позолотив ее. Я был готов спрыгнуть с лошади и пуститься в пляс от радости.
— И ты танцевал?
— Да! Прыгая по траве, я, должно быть, выглядел круглым дураком. Конь смотрел на меня, и по его глазам читалось, что он считает меня идиотом. Но мой конь стар, потому и циничен.
— Как можно считать коня циничным? — изумилась Гвен.
Бран сидел позади нее и смотрел на костер. Это позволило Гвен немного расслабиться, потому что она не любила, когда на нее пялятся. Профиль юноши был четким, и Гвен увидела в нем мягкость, которой часто не хватает мужчинам-ригантам.
— Ну, — наконец произнес парень, — мы с конем нередко беседуем. Я часто рассказываю ему о своих планах и мечтах. Иногда, когда я кажусь ему слишком романтичным, он вскидывает голову и фыркает. Таким образом он дает мне понять, что мир, в котором мы живем, не идеален.
— Кажется, твой конь очень мудрый.
— Он и правда мудрый.
Они немного посидели в тишине, и, к удивлению Гвен, парень не казался ей назойливым. Он ничего не просил, даже не задавал вопросов — просто сидел, отдыхал и смотрел, как скачут и кружатся танцующие. Гвеи захотелось узнать его имя, но это бы означало, что она проявляет интерес, и она молча смотрела на танцы.
Через некоторое время юноша заговорил снова:
— Знаешь то место к западу от Золотых Скал, где леса упираются в скалы песчаника и река расширяется?
— Знаю, — ответила Гвен, — там очень красиво.
— Я хочу построить там дом. Он будет из камня.
— Из камня? Зачем тебе дом из камня?
— Хочу, чтобы он подольше простоял. Пусть в нем живут мои дети и внуки и знают, какую радость я испытывал, В доме будут большие окна с видом на запад, и заходящее солнце будет освещать очаг. Я рассказал об этом коню, и он ни разу не фыркнул.
— Тогда ты обязательно должен построить такой дом, — осмелев, заявила Гвен, — нельзя пренебрегать советами мудрого коня.
Парень засмеялся, и Гвен тоже улыбнулась. Она не умела шутить, и хотя шутка не особо удалась, для Гвен это было достижением.
— А у тебя есть другие мудрые животные? — спросила она.
— Нет! Только очень глупый пес. Мы зовем его Стариком. Других собак он не любит, но каждое утро гуляет по полям, не обращая внимания на кроликов, которые к нему настолько привыкли, что, когда он пробегает мимо, продолжают есть. Старик их любит.
— Однажды утром другой мой пес, молодой разбойник Пига, решил поохотиться на кроликов. Старик напал на него, укусил за лапу и выгнал с луга. Потом уселся и стал ждать, пока кролики вылезут из нор и начнут есть траву. Друзья часто смеются надо мной из-за проделок Старика.
К ним подошла рыжеволосая женщина.
— Вот ты где! — сказала она. — Пойдем, Бран. Ты хозяин праздника и должен присутствовать за столом.
Бран ей помахал:
— Это моя мать, Мирия. Здорово она командует, правда? Ну, мне пора, нужно исполнить свой долг.
Бран поднялся и пошел к костру.
Как только юноша отошел, Гвен поняла, что уже скучает по нему. Вдруг он повернулся и подошел к ней.
— Пойдем, — проговорил он, подавая руку, — поужинаем вместе.
На секунду она испугалась, а потом встала, взяла его за руку и поднялась. Через пять недель они поженились.
Теперь в доме, где вырос Бран, Гвен чувствовала только грусть. Ее сын был таким сильным, быстрым, полным жизни. Удивительно, как быстро исчезла его сила. И вот его больше нет.
Открылась дверь и вошла Мирия.
— Представляешь, как глупа эта женщина? — спросила она.
Атмосфера спокойствия тут же исчезла.
— Какая женщина? — спросила Гвен, поворачиваясь к свекрови.
— Ворна! Ей приснилось, что в Три Ручья идут Морские Волки и что все мы должны бежать куда глаза глядят. Уверена, некоторые послушают. Идиоты!
— Говорят, когда-то у нее был чудесный дар.
— Был, — согласилась Мирия, — но давно сплыл! Осталось одно упрямство.
— За что ты ее так ненавидишь?
— Она дружит с незаконнорожденным Бэйном, а тот поклялся убить Коннавара. Можешь себе представить? Предательница! Ее следовало бы повесить!
Гвен не ответила. Чтобы спрятаться от потока отрицательных эмоций, которые излучала Мирия, она ушла в спальню. Оррин все еще спал. Он спал уже четыре часа, днем такое случалось очень редко. Гвен присела на его кровать и легонько потрепала по плечу:
— Вставай, малыш! Я приготовлю тебе тосты. Мальчик не шевелился. Гвен перевернула его на бок. Под глазами Оррина были синие круги, а кожа блестела от пота.
