существовало - причем уже после нашей свадьбы; было множество мест, где она представлялась лишь символом, бумажной вырезкой, неясным силуэтом.
Вот и все. Я так и не узнал её. Предметы, по которым я хуже всего успевал, обучаясь в колледже, и то представлялись мне с неизмеримо большей ясностью, чем эта женщина, с которой я прожил целых восемь лет. Я её так толком и не порасспросил.
Обрывочные сведения из её прошлого, которые я узнавал из разных источников уже в брачный период, скорее докучали, нежели заинтересовывали меня. У меня никогда не было ни времени, ни желания расспросить Алису о её мечтах и стремлениях; я вымещал на ней все свои неудачи и огорчения. Что бы ни случилось, расплачивалась она: терпела мое нытье, гладила по головке, всячески пыталась поднять мне настроение и вообще - была скорее матерью, нежели женой. День за днем, месяц за месяцем, год за годом, она самоотверженно заштопывала и латала ветшающее одеяло нашей совместной жизни.
А вот взамен, как я ни силился вспомнить, Алиса не получала от меня ничего. Я даже понятия не имел, о чем она мечтает. Спросил ли я хоть раз, чего она хочет? Нет, я довольствовался тем, что старался обращаться с ней по-доброму, и гордился тем, что не изменяю ей и не хамлю, как другие мужья своим благоверным. И ещё - в отличие от других мужчин, я никогда не обращался со своей женой как со служанкой; нет, она была для меня не служанкой, а костылем, тростью и Стеной Плача.
За кого же она вышла замуж? Неужели она сразу не поняла, что я за человек? И что, кстати говоря, во мне нашла Ленни? Какими бы пороками не обладала Ленни, умом её Господь не обидел. Чем можно объяснить её предложение бросить жену с ребенком и отправиться в свадебное путешествие с красавицей-шлюхой? Помешательством? Нет, Ленни безусловно пребывала в здравом уме. Когда же она успела изучить меня? Во время обеда в консульстве?
Словом, обе они меня знали; Алиса, пожалуй, получше, чем Ленни - но ведь Алиса и прожила со мной восемь лет.
* * *
Шлакман приблизился к каюте. Ганс Шлакман, сын бывшего коменданта концлагеря. Сверхчеловек, пробивавшийся в жизни с помощью кувалд-кулачищ. Безгубый, как у древнего ящера, рот, истекающий кровью и забитый осколками сломанных зубов, радостно скалился: вот оно, ещё одно торжество высшей расы. Он в очередной раз сумел доказать свое превосходство. Клочья окровавленной рубашки свешивались почти до колен, брюки пропитались кровью; кровь ручейками струилась из бесчисленных рваных ран и порезов на теле, лице и могучих руках. И прежде безобразное и отвратительное лицо монстра окончательно утратило подобие человеческого облика - губы и нос были разбиты, левая щека - сплошная кровавая рана - располосована до кости, правая щека в синяках и кровоподтеках, ухо разодрано в клочья.
Шлакман стоял, покачиваясь, но силы его ещё отнюдь не были на исходе. Он выглядел куда опаснее и устрашающее, чем могло пригрезиться даже в кошмарном сне. Насчет исхода боя я ни малейших иллюзий не питал - за всю жизнь я дрался всего пару раз. Оба раза - в детстве. В этом смысле я не отличался от подавляющего большинства американцев, главное развлечение которых состоит в том, чтобы наблюдать - на телеэкране, ринге или ещё где-то, - как одни мужчины молотят других до бесчувствия.
Словом, глядя на окровавленного Шлакмана, я был полумертв от страха. Душа у меня ушла в пятки, но я не пытался бежать или прятаться.
- Кэмбер! - проревело чудовище. - Кэмбер, сукин сын, где ты?
Я отважно выступил из темноты каюты на палубу. За спиной Шлакмана я разглядел лицо Алисы, мертвенно-бледное при лунном свете. Оно отчетливо говорило мне: 'Теперь ты один, Джонни. Я молю за тебя Бога, но ты сам виноват в случившемся'.
Да, я сам во всем виноват. Страх начал покидать меня.
- Посмотри на меня, Кэмбер, - горделиво ухмыльнулся Шлакман. Посмотри на меня, ублюдок! Я заслужил этот ключ. Давай его сюда.
Молясь, чтобы мой голос не дрожал, я мужественно произнес:
- Ключа нет, Шлакман.
- Ах ты, сволочь! Гони ключ, свинья!
- Шлакман, - заорал я. - Нет у меня ключа! Ни здесь, ни - где бы то ни было еще! Нет - у - меня - ключа!
- Ты же сказал, что он у твоей дочки!
- Я соврал! Я соврал, Шлакман!
- Подлый ублюдок! Уйди с дороги, Кэмбер! Я разорву эту девчонку на части! Я разберу её по косточкам, но выну из неё ключ!
- Нет!
- Прочь с дороги, Кэмбер!
Я кинулся на него, но великан одним небрежным движением окровавленной руки отшвырнул меня прочь, как котенка. В тот миг, как он наклонился, чтобы войти в каюту, я оттолкнулся от палубы и прыгнул ему на спину. Сцепив руки вокруг его окровавленного лица, я слепо лягал его по бокам ногами. Шлакман, пытаясь удержать равновесие, поскользнулся в собственной крови, взмахнул руками и тяжело рухнул навзничь. Я нащупал его глаз и, подковырнув пальцем, изо всех сил надавил. Меня в это мгновение больше не существовало, мое интеллектуальное 'я' растворилось в безудержной, слепой, звериной ярости. Я приготовился к смерти, но хотел дорого отдать свою жизнь.
Шлакман дико заверещал и попытался смахнуть меня рукой, но я по-звериному вонзил зубы в его пальцы и сомкнул челюсти, чувствуя, как отделяются одна от другой фаланги, а в горло устремляется теплый поток чужой крови.
Шлакман отшвырнул меня, как взбесившуюся кошку, и я распростерся на палубе в луже чужой крови. Моя вытянутая рука нащупала незнакомый предмет, твердый и холодный. Узнав медный кастет Энджи, я без секундного промедления натянул его на пальцы и встал на четвереньки, кашляя шлакмановской кровью. Окровавленный монстр высился перед дверью каюты, прижав обе ладони к глазу, который я уничтожил. Шлакман ревел от боли и вдруг, заметив меня, кинулся на меня, как бык.
Я знал, что встретить его натиск означает - умереть, и, собрав последние силы, оттолкнулся от борта и ничком бросился ему в ноги. Споткнувшись о меня, Шлакман тяжело рухнул в скопление разбитых стульев и шезлонгов. Несколько секунд он беспомощно трепыхался, пытаясь выпростать свою огромную массу из-под обломков - боль и огромная потеря крови, похоже, начали сказываться. Эти секунды и спасли мне жизнь. Я успел напасть на гиганта сзади и, обхватив его левой рукой за шею, принялся исступленно осыпать ударами его изувеченное лицо.
Шлакман, похоже, даже не замечая моих ударов, приподнялся вместе со мной и одним резким взмахом руки отодрал меня и отшвырнул прочь. Я упал ничком и ударился головой о палубу. Оглушенный от удара, я не мог пошевелиться. В следующую секунду Шлакман склонился надо мной, обхватил обеими руками за шею и резко приподнял над палубой.
Несколько мгновений я беспомощно висел, дрыгая ногами, чувствуя приближение бездонной черной бездны, видя перед собой одноглазую кровавую маску на месте лица Шлакмана и ощеренную пасть - затем вдруг хватка его разжалась и я мешком рухнул на палубу.
Впоследствии Алиса рассказала мне, что визжала, как безумная - но я её не слышал. Я не помнил ничего, кроме кровавого лица Шлакмана и его звериного оскала. Когда я пелена перед моими глазами рассеялась, я увидел, что Шлакман вдруг согнулся и тяжело осел, словно его коленные суставы превратились в желе. Уже стоя на четвереньках в нескольких шагах от меня, он выдавил свои последние слова:
- Кэмбер, сукин сын - отдай мне ключ.
И умер.
Я подполз к нему и попытался нащупать пульс. Сердце чудовища больше не билось.
До сих пор я вижу Шлакмана в кошмарных снах, которые, должно быть, мне суждено видеть до самого гроба. В некоторых снах я снова бьюсь с ним, но конца у нашей схватки не бывает.
А все, наверное, потому, что я точно знаю: победил Шлакмана не я. Не я остановил и убил эту чудовищную машину уничтожения, а Энджи. Да, убил Шлакмана Энджи. Шлакман попросту истек кровью.
12. Мидоус
