Их легион был крепко связан воедино, точно этот пучок.
– И почему же их разбили, если они были такими непобедимыми?
– Войско настолько хорошо, насколько хорош его полководец, а полководец – только отражение императора, который его назначил. Рим пережил свой день.
Черви копошатся в теле Рима, личинки извиваются в мозгу, крысы грызут мышцы.
Старик снова отхаркнул и сплюнул, его белесо-голубые глаза блестели.
– Ты же с ними дрался, верно? – сказал Кормак. – В Галлии и Италии?
– Я дрался с ними. Я видел, как их легионы ломали строй и бежали от окровавленных мечей готов и саксов.
Я скорбел о душах былых римлян. Семь легионов мы сокрушили, прежде чем встретились с достойным противником. Африан и Шестнадцатый легион. Эх, Кормак, что за день! Двадцать тысяч крепких воинов, пьяных от побед, и один легион – пять тысяч человек. Я стоял на холме и смотрел на них, на сверкание их бронзовых щитов. А в центре на светло-сером жеребце сам Африан. Шестьдесят ему было, и бородат, как сакс, а не бритый, как они все. Мы ринулись на них – но словно вода разбилась о скалу. И строй выстоял. А потом они двинулись вперед и разделили нас надвое. Меньше двух тысяч нас спаслись, укрывшись в лесу. Вот это был человек! Клянусь, в его жилах текла и сакская кровь.
– И что с ним сталось?
– Император отозвал его в Рим, и он пал от кинжала убийцы. – Гриста усмехнулся. – Личинки в мозгу, Кормак.
– Но зачем? – спросил мальчик. – Зачем надо было убивать хорошего полководца?
– А ты подумай, мальчик.
– Никакого смысла я в этом не вижу.
– В том-то и загадка, Кормак. Не ищи в рассказах смысла, ищи людские сердца. А теперь оставь меня следить, как козы набивают брюхо, и займись своей работой.
Лицо мальчика вытянулось.
– Мне нравится быть с тобой здесь, Гриста. Я… мне… у меня так мирно на душе.
– В этом суть дружбы, Кормак Даймонссон. Черпай в ней силу, ведь мир не понимает таких, как ты и я.
– Почему ты мой друг, Гриста?
– Почему орел летает? Почему небо синее? Иди же.
И будь сильным.
Гриста следил, как паренек уныло спускается с высокого пастбища к хижинам внизу. Затем старый воин перевел взгляд на горизонт, на клубящиеся там тучи.
Культя ныла, и, сняв с нее кожаный колпачок, он начал растирать бугристые шрамы, которыми завершалось запястье. Протянув руку, он выдернул деревянный меч из земли и припомнил дни, когда у его меча было имя, и история, и, главное, будущее.
Но это было до того дня, когда пятнадцать лет назад Кровавый король разгромил южных саксов, предавая все мечу и огню, вырвал сердце у народа и, подняв его над их головами, зажал в железном кулаке. Ему бы убить их всех, но он этого не сделал, а принудил их принести клятву покорности ему и одолжил им деньги, чтобы заново выстроить селения и хижины одиноких земледельцев и скотоводов.
В последней битве Гриста чуть не сразил Кровавого короля. Он врубился в стену щитов, пролагая путь к королю с огненно-рыжими волосами, но тут удар меча почти отделил его правую кисть от запястья. Потом другой меч опустился на его шлем, и он упал, оглушенный.
Попытался подняться на ноги, но голова у него шла кругом. А когда наконец сознание вернулось к нему и он открыл глаза, то увидел прямо над собой лицо Кровавого короля, который стоял рядом с ним на коленях. Пальцы Гристы потянулись к его горлу… но пальцев не было – только окровавленная повязка.
– Ты был несравненным воином, – сказал Кровавый король. – Я воздаю тебе честь!
– Ты отрубил мне руку!
– Твоя кисть висела на одном сухожилии. Ее нельзя было спасти.
Гриста понудил себя встать, зашатался, потом поглядел вокруг. Поле усеивали трупы, и между ними бродили сакские женщины, разыскивая тела любимых и близких.
– Зачем ты меня пощадил? – крикнул Гриста, оборачиваясь к королю.
Но тот лишь улыбнулся и, окруженный своими телохранителями, направился к алому шатру за полем у журчащего ручья.
– Зачем? – взревел Гриста, падая на колени.
– Думаю, он и сам все знает, – произнес чей-то голос, и Гриста поднял глаза.
Перед ним, опираясь на покрытый искусной резьбой костыль, стоял британец средних лет с клочковатой светлой бородой, серебрящейся сединой. Гриста заметил, что левая нога у него была искривленной, с вывернутой стопой. Он протянул Гристе руку, но сакс словно не заметил ее и поднялся на ноги сам.
– Он иногда следует своим предчувствиям, – мягко сказал хромой. В его почти бесцветных глазах не было и тени обиды.
– Ты из племен? – спросил Гриста.
– Бригант.
– Так почему ты служишь римлянину?
– Потому что эта земля – его и он – эта земля.
Меня зовут Прасамаккус.
– Так, значит, я жив из-за каприза короля.
– Да. Я был с ним, когда ты ринулся на стену щитов. Безрассудный поступок.
– Я безрассудный человек. И что он намерен сделать с нами теперь? Продать в рабство?
– По-моему, он намерен оставить вас жить в мире.
– Почему он совершает такую глупость?
Прасамаккус прохромал к валуну и сел на него.
– Меня брыкнула лошадь, – сказал он, – а нога у меня и до того сильной не была. Как твоя рука?
– Горит огнем, – сказал Гриста, садясь рядом с бригантом и глядя на женщин, которые все еще бродили по полю битвы под карканье кружащих над ним голодных ворон.
– Он говорит, что и вы тоже – эта земля, – сказал Прасамаккус. – Он процарствовал десять лет. Он видит, как саксы, и юты, и англы, и готы рождаются на этом Острове Туманов. Они уже больше не вторгнувшиеся на него враги.
– Неужели он думает, что мы приплыли сюда прислуживать римскому королю?
– Он знает, зачем вы приплыли – грабить, убивать, сразу разбогатеть. Но вы остались обрабатывать поля.
Что ты чувствуешь к этой земле?
– Я родился не здесь, Прасамаккус.
Бригант улыбнулся и протянул ему левую руку. Гриста посмотрел на нее, потом взял в свою и пожал пожатием воина – запястье к запястью.
– Думается, это хорошее первое применение для твоей левой руки.
– Она научится и владеть мечом. Меня зовут Гриста.
– Я тебя уже видел. Ты сражался в великой битве под Эборакумом в тот день, когда король вернулся домой.
Гриста кивнул:
– У тебя хороший глаз, а память еще лучше. Это был День Двух Солнц. Такого я больше никогда не видел, да и не хочу увидеть. В тот день мы сражались бок о бок с бригантами и их трусливым королем Элдаредом. Ты был с ним?
– Нет. Я стоял под двумя солнцами вместе с Утером и Девятым легионом.
– День Кровавого короля. С тех пор все шло плохо. Почему его нельзя победить? Каким образом он всегда знает, где нанести удар?
– Он – эта земля, а земля знает.
Гриста ничего не сказал. Он не ждал, чтобы бригант выдал ему тайну своего короля.
От семи тысяч сакских воинов, которые ринулись в сечу, остались какие-то одиннадцать сотен. От них
