дней месяца в офисе ФБР в Нью-Йорке раздался анонимный телефонный звонок.
Мужской голос со славянским акцентом прошептал:
– У вас есть прекрасная возможность завербовать ценного чехословацкого сотрудника ООН. Он сыт по горло системой в своей стране и интересовался возможностью обсудить, как остаться в Соединенных Штатах. Он может снабдить вас информацией…
Агент ФБР, который принял звонок, спросил, как зовут сотрудника ООН.
– Этого человека зовут Мирослав Нацвалек.
Фэбээровец захотел узнать, где и как он мог бы встретиться с Нацвалеком; он не исключал возможности, что позвонившим мог быть сам Нацвалек. То была старая тактика агентов из-за «железного занавеса», когда они начинали чувствовать, что их полезность оказалась под большим сомнением. Иностранные агенты, такие, как Нацвалек, числившиеся в советских платежных списках, часто пытались унести ноги, когда в силу каких-то причин попадали в опалу. Вполне возможно, что Нацвалек мог услышать курсировавшие в кулуарах ООН слухи, что он «будет списан», или же по изменившемуся отношению к себе русских хозяев понял, что на нем собираются поставить крест. В таком случае незамедлительное бегство под защиту ФБР и просьба политического убежища в США представлялись ему куда лучше, чем полет в Прагу, где его ждали весьма сомнительные радости.
Голос в трубке недвусмысленно дал понять, что Нацвалек хотел бы обсудить деловые вопросы. Если ФБР согласно узнать их, оно может послать своих людей во вторник 13 июня в ресторан «Грипсхолм», на 57-й улице. Агент быстро посоветовался со своим начальником. Харви Г. Фостер, руководивший нью- йоркской конторой ФБР, отдал приказ: «Договаривайтесь о встрече».
На встречу Фостер отправил двух своих сотрудников. Они взяли с собой бывшего военного атташе чехословацкого посольства в Вашингтоне Франтишека Тислера, который должен был сыграть роль помощника. Разочаровавшись в коммунизме, Тислер оставил свой пост в посольстве и попросил в США политического убежища. Прага тут же окрестила его растратчиком и потребовала отъезда в Чехословакию. США отказались признать выдвинутое против Тислера обвинение и предоставили ему политическое убежище. Тислер знал Нацвалека.
Агенты и Тислер увидели, что Нацвалек сидит за дальним столиком ресторана, беседуя со своим спутником. Тислер указал на Нацвалека. Один из агентов прошел через переполненный обеденный зал, где в этот час было не менее шестидесяти завсегдатаев, и остановился перед столиком Нацвалека. Он вынул из кармана свое удостоверение и показал сидящим блестящую бляху.
– Я бы хотел, чтобы вы нас покинули, – вежливо сказал он собеседнику чехословацкого сотрудника ООН. – Мы хотели бы обсудить с мистером Нацвалеком кое-какие дела.
Спутник Нацвалека молча встал из-за стола. Второй агент и Тислер подошли и сели рядом с Нацвалеком. Потом ФБР выяснило, что ушедшим был американский экономист из Коннектикута, которого Нацвалек пригласил в ресторан с целью свидетельствовать появление агентов ФБР.
Нацвалек никоим образом не дал понять, что хотел бы начать разговор, хоть отдаленно намекающий на собственное желание стать перебежчиком или двойным агентом. Людям из ФБР вскоре стало понятно, что Нацвалек испытывает некое удовольствие от встречи с агентами американской разведки, как он их называл. И все же он чувствовал себя не в своей тарелке, говорил бессвязно и отрывочно, излагал свои убеждения и взгляды как убежденный коммунист, тем не менее позволил себе выразить завистливое восхищение капиталистической системой. Он намекнул на существование вопросов, которые никак не решаются в ООН, и спросил мнение агентов ФБР и Тислера по этому поводу.
В течение полуторачасового разговора никто из присутствующих не поднимал тем шпионажа или намерений Нацвалека. Тислер чувствовал себя крайне неудобно. Насколько он понимал, его присутствие требовалось, чтобы содействовать переходу Нацвалека на другую сторону. Он был просто растерян.
Но сотрудники ФБР сквозь завесу, скрывающую намерения Нацвалека, видели подлинные мотивы его действий, хотя пока не могли точно их сформулировать, тем более учитывая тот удивительный поворот, который обрело это дело в ООН, когда чехи выдвинули обвинение против Штатов, что они пытались завербовать их соотечественника.
После сообщения Чехословакии в ООН прошло три напряженных дня. Корреспонденты рыскали в поисках подробностей, которые могли бы раскрыть подоплеку всей этой истории. Становилось ясно, что очередной шпионский триллер обречен на скорое небытие. Оставались лишь формальности, связанные с увольнением Нацвалека, после чего историю можно было считать законченной. И вдруг журналистский корпус при ООН испытал неподдельное удивление.
Случилось это 19 июня, когда не кто иной, как сам Мирослав Нацвалек, в первый раз после обвинений и контробвинений появился в ООН. Толпа корреспондентов тут же окружила его. Выглядел он так, будто был именинником.
Звучный и выразительный голос Нацвалека свидетельствовал, что он в прекрасном настроении. Он выдал многословную тираду против Соединенных Штатов, обрисовав гнусные старания ФБР завербовать его на службу «американской контрразведывательной машине». Припомнил он и встречу в ресторане «Грипсхолм», даже назвал по имени агентов: «мистер Мак» и «мистер Джек». Он заявил, что не искал их общества, что они подошли к нему по собственной инициативе.
Откровения Нацвалека были тем же вечером откомментированы радиопередачами из Москвы и из Праги, выдержанными в жестких тонах. Речь в них шла об «американских гангстерах». Был упомянут и инцидент со шпионским самолетом «У-2». Газеты «Правда» и «Известия» присоединились к хору обвинений, доказывая, что дело Нацвалека ясно демонстрирует, что для Соединенных Штатов нет ничего святого, что они посягают даже на принципы Хартии Организации Объединенных Наций, в соответствии с которыми ООН выступает защитником малых народов.
Советские и чешские дипломаты, только что не толкая друг друга локтями, торопились представить ноты протеста генеральному секретарю ООН Хаммаршельду. Эти ноты были полны несущественных подробностей и не проясняли ситуации.
Гром грянул через два дня, когда на передний план вновь выдвинулся Нацвалек, на этот раз с новым заявлением. Он бросил вызов государственному департаменту, потребовав представить хоть малейшее доказательство того, что он встречался с Карелом Гласны в Сан-Франциско или в любом другом месте. Нацвалек отрицал, что вообще бывал в Калифорнии.
– Они лжецы, они никогда не смогут доказать этого! – патетически восклицал он.
Случилось это 18 июня около полудня. Заявление Нацвалека тут же стало известно в Вашингтоне. Через час пресс-атташе государственного департамента собрал в своем офисе столичных репортеров, чтобы оповестить их о развитии событий.
– Итак, джентльмены, – сказал он, – пришла пора положить конец нелепым обвинениям мистера Нацвалека.
Он продемонстрировал репортерам подборку фотографий. На них был изображен вход в ресторан на углу улиц Гэрри и Пауэлл в Сан-Франциско. С предельной четкостью было видно, как Карел Гласны входит в заведение, следуя за другим человеком.
На других снимках был изображен Мирослав Нацвалек.
– Фальсификация! – протестовал он. – Фотографии подделаны!
Следующим утром советская делегация снова с воодушевлением вступила в борьбу за попранные права дипломата. Она недвусмысленно потребовала, чтобы Хаммаршельд заступился за дипломата, и пригрозила, что, опираясь на статью 21-ю Устава ООН, созовет для расследования этого дела международный трибунал из трех судей. Более того, советская делегация привлекла все нейтральные страны, и особенно афро- азиатские, к осуждению «империалистической комедии колониальных сил, которые пытаются управлять ООН».
Через шесть дней после того, как шпионская история попала на первые полосы газет, вызвав озлобленные перебранки, государственный департамент в ноте, обращенной к чешской делегации, потребовал, чтобы Нацвалек в двадцать четыре часа оставил США, в противном случае он будет арестован и насильственно выдворен из страны.
На следующее утро, 23 июня, точно в десять часов Мирослав Нацвалек, его жена и двое детей прибыли в аэропорт Айдлуайлд, откуда на авиалайнере компании «Эр-Франс» им предстояло через Париж лететь в Прагу.
