наверно, чересчур… Признаю. А уж эти русские любят в помойке порыться…
Баум только плечами пожал, покраснев слегка. Он чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, как продолжить разговор. Проводить исследование не позволено, так Вавр сказал. Надо заставить Лашома признаться — и тогда опять пойдем к премьер-министру за разрешением действовать. А если тот не разрешит? Что ж, они работают на государство, а не на премьера, который и сам может оказаться…
Баум не стал доводить мысль до конца. Тут уж соображения посерьезнее, пусть решают самые высокие инстанции… Сколько зла и бед от этих перебежчиков!
…Однако Лашом и не думал ни в чем признаваться. Да, на снимках изображен он, но подобных сцен никогда не было.
— Ловкий фотомонтаж, я о таком слыхал.
— Наши специалисты уверены, что это не монтаж.
— Гроша ломаного их мнение не стоит, тоже мне специалисты, воскликнул Лашом, — Наверняка существует оборудование, позволяющее проделывать такие штуки. Пусть поищут.
— Они следят за появлением технических новшеств, — сказал Баум, отметив про себя сдержанность собеседника: тот, хотя и разгневался, но не изобразил бурного негодования, что могло бы послужить доказательством его вины. Лашом отнесся к делу скорее как к технической проблеме. Разглядывая снимки, признанные подлинными, он повторял, что никогда не был в той комнате, да ещё голым, с парой нанятых парней, да ещё где-то за железным занавесом.
— Вы считаете меня полным идиотом. Когда вся эта история прояснится, я вам попомню.
Совсем уж отчаявшись и не зная, как выйти из тупика, Баум высказал такое предположение:
— Допустим, снимки смонтированы. Но ваши-то фотографии ведь настоящие? Есть у вас семейный альбом?
— Конечно.
— Вы фотографировались когда-нибудь на пляже или в бассейне?
— Разумеется, такие снимки в альбоме есть.
— Не забирались в вашу квартиру воры? Или, может быть, в загородный дом в Ивлине?
— Никогда.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Снимки из альбома не пропадали?
— Откуда мне знать? Мы не проводим вечера, вздыхая над семейным альбомом.
— Понимаю, господин министр, но все же проверьте, когда будете дома. Кстати, альбомы в Париже или за городом?
— Думаю, за городом.
— Можете посмотреть их сегодня?
— Нет. Завтра вечером.
— Сразу сообщите мне результат, пожалуйста.
— Почему наша служба безопасности пользуется услугами некомпетентных специалистов, которые не в курсе новейших технологий? А может, у русских в этой области значительное преимущество?
Баум почувствовал, что инициатива от него ускользнула. Пришел с фотографиями, изобличающими Лашома, а теперь вот приходится защищать своих подчиненных.
— Я прикажу, конечно, повторно проверить снимки. Особенно если обнаружится пропажа из альбома.
Выходить за рамки разговора о подлинности фотографий нельзя, иначе ступишь на опасную почву: возможная виновность министра обсуждению пока не подлежит, а то бы пришлось обвинить его во лжи. Как можно?
— В загородном доме есть прислуга?
— Нет. Когда мы оттуда уезжаем, дом запираем, а горничная уезжает с нами.
— Прошу прощения, господин министр, я бы хотел, чтобы завтра с вами поехал наш сотрудник, он может оказаться полезным.
— Я не хочу, чтобы эту дурацкую историю раструбили по всему департаменту.
— Поедет мой заместитель Алламбо — человек абсолютно надежный.
— Хорошо. Пусть свяжется со мной.
Альфред Баум проинструктировал своего заместителя:
— Министр согласился, что на снимках изображен именно он, но говорит, что в постели с двумя мальчишками никогда не бывал и, стало быть, это подделки. Тут противоречие: Алибер из нашей лаборатории считает их подлинными. Может, он новых технологий не знает, кто его разберет. Но если он на уровне — выходит, министр врет. Тогда уж точно он заглянет в альбом и заявит о пропаже, это для него единственный выход. С другой стороны Алибер может и ошибаться — тогда министр говорит правду. Значит, кто-то все же в семейный альбом забрался — знаешь, всякие фото на пляже, в бассейне, их и вправду могли выкрасть. И тогда тоже он заявит насчет пропажи.
— У меня есть дела поважнее, — попытался отбиться Алламбо.
— Дел поважнее нет, — произнес Баум. — Сейчас самое главное — твое впечатление, когда министр воскликнет: 'Ага! Кто-то лазил в этот альбом смотрите, вот тут была фотография, а теперь пустое место.' Это и будет момент истины.
— А если он доберется до альбома раньше?
— Думаю, этого не произойдет — до сих пор он вел себя как невинная жертва. А невинная жертва не станет подставляться под подозрение. Если каких-то снимков не хватает, он постарается, чтобы мы в это твердо поверили. Раз уж он играет такую роль, то не захочет все испортить. Я уверен, что он сам приведет тебя в дом, чтобы стало ясно: никакой подтасовки.
— Если, конечно, никому не поручит разобраться со снимками до нашего приезда, — возразил Алламбо.
— Это точно. Потому я тебя вот о чем прошу: извинись перед мадам Алламбо, садись в машину и езжай прямо в Ивелин, в деревню Рошфор. Надо организовать наблюдение за домом министра до самого его приезда.
— Мне понадобится человек, а то и двое.
— Возьми Ледюка. Только не говори, зачем.
— Конечно, не скажу.
— Министр едет завтра после обеда. Скажу, что ты встретишь его возле дома. Только смотри, чтобы Ледюк ему на глаза не попался.
Загородная резиденция Антуана Лашома представляла собой довольно скромную виллу в деревне Рошфор, расположенную несколько на отшибе, на склоне лесистого холма. Железные ворота, весь участок огражден глухим забором, за которым видны ели и пихты. Прибыв до темноты, Алламбо отыскал местечко под деревьями, откуда просматривался вход в дом. Ледюку было велено одеться потеплее и понадежнее на случай дождя, и теперь Алламбо показывал, где ему предстоит провести надвигающуюся ночь. Тяжелые тучи сгрудились на темнеющем небе, с севера дул резкий ветер.
— Извини, не самая приятная ночка тебя ожидает.
Ледюк, ещё не отошедший от впечатлений ночных бдений на площади Бланш в поисках Лашома, подумал, что и похуже бывало.
— Если к дому кто-то подойдет, не высовывайся. А если выйдет оттуда, ступай следом. Мне надо знать, куда гость пойдет и, по возможности, как выглядит. Только смотри, чтобы тебя не заметили. Ни в коем случае.
— Конечно, господин начальник.
— На рассвете я сам тебя сменю. А пока посплю в машине.
Они припарковались на обочине дороги неподалеку от дома.
— Могу я узнать, в чем дело, господин начальник?
— Не положено. И не вздумай разболтать насчет этой поездки в отделе, когда вернемся в Париж. Дело самое обычное, я думаю, за ночь и не произойдет ничего.
— Ничего себе обычное, — рассказывал позже Ледюк в столовой, — С каких это пор начальство
