Алламбо распорядился по телефону и снова уселся в кресло.
— Женщины, связанные с этим расследованием, имеют тенденцию падать на рельсы в метро, — сказал Баум, — Сначала жена нашего перебежчика, теперь эта бедолага. Ты верно угадал: продала она снимки и не ведала, что творит.
— Надо посмотреть её вещи раньше, чем полиция.
— Обратись к Дидо из префектуры шестнадцатого округа. Насчет телефонного номера — это он ловко. Может, она его все-таки не уничтожила?
— Хорошо бы. Как насчет мужского голоса?
— Тулуза, — сказал Алламбо.
— А не Марсель?
— Нет. У меня в Тулузе родственники — как раз так они и говорят.
— Почему-то мне кажется, что он из полиции.
— Просто любите вы полицию, — усмехнулся Алламбо.
Дом 46 по улице рю де Ром, оказалось, принадлежит министерству сельского хозяйства, но никак не используется, давно пустует.
— Беднягу просто заманили в метро, — вздохнул Баум, — Дальше платформы ей бы не уйти.
В конце дня Алламбо снова заглянул к шефу, слышно было из коридора, как расходится по домам народ. На столе у Баума стояла чашка кофе, а сам он запирал в сейф пленку, которую успел прослушать трижды.
— Дидо — славный малый, — сообщил Алламбо, — А может, министр приказал ему с нами ладить. Во всяком случае проблем не было, я посмотрел все вещи горничной. Телефонного номера, записанного на клочке бумаги, не нашел.
Баум отхлебнул кофе и поморщился. Он любил сладкий, но жена запугала его всякими историями об инфарктах и прочих бедах, которые приключаются от ожирения, так что кофе он пил без сахара.
— Сдается мне, наша задача упрощается, даже если впереди ещё много сложностей.
Алламбо поднял брови, но промолчал. Старик в трудные минуты склонен изрекать парадоксы.
— Надо выполнить две простые вещи. То есть, довольно сложные, но в основе своей простые. Первое — встретиться лицом к лицу с нашим приятелем Котовым, что я и сделаю, как только буду к этому готов. И второе — поможет нам Дидо или не поможет, но часть работы полиции придется взять на себя. А именно — узнать, кто же это сталкивает женщин на рельсы. Как я уже сказал, первым займусь я сам, а второе поручаю тебе. Действуй заодно с полицией, если без неё не обойтись, но блюди наши секреты.
— Да, чуть не забыл, — спохватился Алламбо, — Все из-за этих событий. Помните, вы велели задержать Морана, журналиста этого. Он у нас тут с обеда. Ругается на чем свет стоит и даже поесть не соглашается. Что с ним делать?
— Позвоню-ка я жене, раз уж точно к ужину опаздываю, — решил Баум, — А Морана давай сюда минут через десять.
Дидье Моран был доставлен юным сержантом, который тут же удалился. Баум оторвался от бумаг не сразу, а когда поднял взгляд, то ещё некоторое время лениво изучал гостя, хмуря кустистые брови. Затем улыбнулся чуть насмешливо, покачал головой и снова погрузился в работу. Прошло довольно много времени, прежде чем он приступил к разговору.
— На кого работаешь в ДГСЕ?
— Не понимаю, — вскинулся Моран, — Я журналист, со спецслужбами дела не имею.
— Пишешь для 'Пти галуа' на эту тематику, а?
— Иногда пишу.
— Значит, кто-то дает тебе информацию?
— У меня, как у всякого журналиста, есть свои источники.
— Кто?
— Я свои источники не раскрываю.
— Так и думал, что ты это скажешь, — произнес Баум спокойно, — А жаль. Я-то рассчитывал тебя сегодня же домой отпустить.
— За что меня контрразведке держать?
— Очень просто. Нам не нравится то, что ты пишешь. И мы склонны думать, что ты так или иначе нарушаешь закон. Во всяком случае, я вами интересуюсь, господин Моран. В общем смысле.
— Быть такого не может. Я же не шпион.
— Готов согласиться, но мой интерес от этого не меньше. — Баум вытащил из стола газетную вырезку со статьей о министре, — Объясни, как это тебя угораздило такое написать?
Моран бросил взгляд на статью:
— Кто сказал, что это я писал?
— В редакции сказали.
Моран явно был ошарашен. Помолчал, собрался с мыслями:
— Без комментариев.
Баум снова вздохнул огорченно:
— Не даешь комментариев — не идешь домой.
— В конце концов придется меня отпустить, — сказал Моран, — И ничего я вам не скажу. А когда окажусь дома, то опубликую историю моего ареста, этот наш разговор, ещё и официальную жалобу подам в гильдию журналистов, всем расскажу. Даже контрразведке не позволено манипулировать прессой — у нас пока ещё демократия. Так что советую отпустить меня поскорее — чем дольше меня удерживаете, тем длиннее будет моя статья.
— Господи, — ахнул Баум, — Теперь я вижу, какую ошибку мы допустили!
— Вот именно!
— Ошибка в том, что надо было такого интересного человека раньше забрать. Ты-то нам и нужен — мы в данный момент как раз проводим одно расследование… Я распоряжусь, чтобы тебя устроили поудобнее, ужин с вином и всякое такое. Сочиняй свои статейки в наилучших условиях.
— Если бы не все эти твои замысловатые комбинации, то мы бы уже могли принять какое-то решение…
Альфред Баум сидел в начальственном кабинете на неудобном жестком стуле, перед ним стояла чашка кофе. Он поскреб в затылке и улыбнулся:
— Вся эта история состоит из комбинаций. Может, и замысловатых, но вы же меня знаете: мне самому нравятся простые методы, если только они годятся. К сожалению, в данном случае никаких простых ответов мы пока не добились.
— Слушаю, — поторопил своего заместителя Вавр.
— Значит, что у нас имеется? Котов — человек, который мне не нравится, но, похоже, настоящий перебежчик, не внедренный. Таков вывод, к которому я пришел весьма неохотно, но деваться некуда. Что из этого следует? Его показания — фальшивка, сфабрикованная, вероятно, на Востоке — но это всего лишь предположение. Итак, вопрос первый, самый простой: передает ли данный перебежчик чью-то чужую ложь сам того не ведая или он провокатор, посланный КГБ, чтобы выполнить задачи, о которых мы поговорим чуть позже? Я думаю, мы должны учитывать обе возможности, а не позволять себе увлечься простейшей идеей: будто бы перед нами — засланный КГБ субъект, который знает, что делает.
Баум отхлебнул кофе, снова поскреб в затылке. Вавр молчал.
— Несомненно, мы узнаем больше, когда докажем, что привезенные им снимки — подделка. Но тут важен подход. Я спрашиваю себя: способен ли КГБ нагрузить нужной им дезинформацией человека, который в самом деле собрался сбежать на Запад? Тут следует новый вопрос: если он и вправду нацелился удрать — догадывались об этом его хозяева из КГБ? Ответ такой: скорее всего не догадывались. Но определенно сказать нельзя. Дальше: если в КГБ знали о готовящемся побеге, то готовы ли были заплатить столь высокую цену — его 'откровения' в самом деле опасны — всего-навсего ради того, чтобы очернить одного из французских политиков?
— Если только, — подхватил Вавр, — все, что мы тут видим — на самом деле куда сложнее. Котов признается приятелю, который работает в фотолаборатории КГБ, что хочет сбежать. Приятель докладывает по начальству. Те изыскивают возможность дискредитировать 'гласность' и правление Горбачева, задуман
