моих писаниях»[13].
Сложнее обстояло дело с масонством, к которому Генон проявлял устойчивый, но своеобразный интерес. После разрыва с Папюсом он некоторое время поддерживал отношения с ложей «Фивы» — очагом традиционализма, в отличие от вовлеченных в политическую и антиклерикальную борьбу большинства французских масонов. Именно для ее членов он сделал доклад «Инициатическое учение», позднее опубликованный и легший в основу одной из лучших его работ «Заметки об инициации». Во время Первой мировой войны Генон находился в Блуа; возвратясь в Париж в 1921 году, он не принимал участия в жизни лож, однако в течение всей жизни проявлял интерес к масонской проблематике: ей посвящено множество рецензий на книги и статей, собранных его последователями в два тома уже посмертно. Однако и здесь Генон остался верен себе: он рассматривал масонство как последний пережиток западной инициатической традиции, как то единственное, что вместе с католической церковью может еще спасти западную цивилизацию от материалистического ослепления. При этом современное масонство с его политическими играми достигло, на его взгляд, крайней степени вырождения; и хотя нынешние преемники не сознают смысла священных эмблем и ритуалов, это ничуть не снижает значимость последних. Католичество и франк-масонство — два института, еще хранящие сокровища инициации и священной науки, хотя едва ли сознавая это; они могли бы оживить почти угасшую традицию. Эта по-своему последовательная позиция вызвала недовольство обеих сторон; парадоксально, что серию статей с ее изложением Генон публиковал в журнале «Антимасонская Франция». Все это, вместе взятое, свидетельствует о том, насколько подход Генона был далек, точнее, возвышался над сиюминутной политической суетой; но, пожалуй, как раз благодаря этому послевоенное французское масонство в своих теоретических работах вдохновляется его принципами.
Суфийское посвящение Генона остается его чисто индивидуальным выбором, во всяком случае, отнюдь не примером для подражания. Напротив, активно участвуя в духовной жизни Запада, он публикует множество статей, рецензий, книг, в которых рассматривает христианство, и в частности католицизм, как единственную форму традиции, еще сохранившейся среди упадка современного Запада, а также высказывается за то, чтобы совершать духовное восхождение, оставаясь в лоне своей религии.
В 1925–1928 годах Генон пишет книги «Восток и Запад», «Кризис современного мира», «Царь мира», «Духовное владычество и мирская власть», а также множество статей для журнала «Покрывало Изиды» (впоследствии «Исследования Традиции»), основанного Полем Шакорнаком, другом и биографом Генона, издателем его произведений. К этому же периоду относится его сотрудничество в католическом журнале «Regnabit» и участие в организации группы исследователей христианского эзотеризма под названием «Интеллектуальное излучение Сердца Господня». В этих изданиях Генон публикует статьи, позднее собранные его учениками и последователями в книги «Фундаментальные символы священной науки» и «Замечания о христианском эзотеризме». Эти статьи открывали глаза на общую для всего человечества «сокровищницу традиционных знаний», оставившую свой след в столь разных на первый взгляд источниках, как богооткровенные тексты и фрагменты символического орнамента, апокрифические легенды и наскальные рисунки, остатки мегалитических сооружений и народные сказки, хранящие осколки древней мудрости.
Луи Шарбонно-Лассэ, эрудит, позднее автор фундаментального исследования «Бестиарий Христа», представитель христианского братства «Etoile éternelle» (Вечная звезда), восходящего к Средневековью, и Рене Генон сблизились благодаря совместной работе в католическом издании «Regnabit» (1921–1929), выходившем под руководством отца Феликса Анизана (1878–1944)[14]. Позднее Генон скажет об этом издании: «На самом деле в „Regnabit“ не было ничего интересного, кроме статей Шарбонно и моих». С 4 августа 1926 года все письма Генона к Шарбонно-Лассэ начинаются словами «Дорогой друг»; основой дружбы можно считать сделанное им наблюдение, что оба они «разными путями и независимо друг от друга приходят к одним и тем же выводам в отношении многих аспектов символизма».
Что касается Шарбонно-Лассэ, то в творчестве Генона его привлекало именно последнее. Жан Рейор, хорошо знавший обоих, подтверждает это: «По правде говоря, я не уверен, что Шарбонно-Лассэ прочитал все работы Генона. В них его интересовало лишь утверждение универсальности символов в дохристианских традициях и христианстве». Годы сотрудничества Генона в журнале (с 1925-го по 1927-й) представляют значительный интерес для исследователя, поскольку в этот период он уже опубликовал либо подготовил к публикации несколько самых важных книг[15]; кроме того, это последние годы, проведенные им во Франции перед отъездом в 1930 году в Египет, откуда он так и не вернулся[16].
Сам Генон считал, что его участие в «Regnabit» даст ему возможность «расположиться более определенно в „перспективе“ христианской традиции, с намерением показать ее совершенное согласие с другими формами всеобщей традиции»[17].
Хотя приглашение Генону исходило от самого Шарбонно-Лассэ, фактически между их мировоззрениями всегда существовал огромный разрыв, причем последний осознавал это шаг за шагом, постепенно. Испытывая возрастающие неловкость и замешательство в связи с необходимостью редактировать Генона в католическом журнале, Шарбонно-Лассэ пишет ему в апреле 1928 года письмо, где пытается урегулировать конфликт между отцом Анизаном, который как директор религиозного издания несет ответственность перед Церковью; между тем ряд статей Генона обеспокоил читателей, которые сочли недопустимым ставить на один уровень христианские учения и учения восточные. В связи с этим был поставлен вопрос о позиции Генона верить и говорить, что католичество «является самым полным земным выражением религиозной истины». В этом не следует усматривать «западню», уверял Шарбонно-Лассэ; отец Анизан «абсолютно чужд коварству мелких сект и школ, которые, впрочем, могут действовать против вас»[18]. Вероятно, именно так расценил ситуацию сам Генон, отказавшийся отвечать на этот вопрос и прекративший сотрудничество в журнале. К тому же удар был нанесен в весьма трудный момент: в 1928 году неожиданно скончалась его жена.
Впрочем, для самого Шарбонно-Лассэ ответ был ясен: для определения интеллектуального горизонта Генона он употребил термин «суперрелигия». Мы сошлемся на не изданное им письмо, датированное 16 января 1946 года и адресованное аббату Андре Жиркуру (1907–1985) — более известному у «геноновских» читателей под псевдонимом «аббат Стефан». Оно содержит некоторые серьезные оговорки, высказанные по адресу Генона, которые он никогда прежде столь ясно не формулировал. Так, он пишет:
«…Нет, чтение г-н Генона не следует советовать молодым. Весьма часто он говорит вещи, бесспорно верные, бросающие вызов любой критике, но в конечном счете это приводит к результатам, порой плачевным. Вот что недавно написал, на Богоявление 1946-го, один из его учеников: „Лицом к лицу различие религий, традиций исчезает, поскольку все они предстают как выражающие, согласно Провиденциальным законам, Божественные Аспекты, которые подходили данному народу в данный момент становления человечества — астрономического, космического и исторического“. Таков тезис г-на Генона: суперрелигия, ограниченная элитой посвященных, которые могут переходить без какого-либо стеснения от одного культа к другому соответственно региону, в котором они могут в тот момент обитать». Шарбонно- Лассэ признает, что «в
По мысли Генона, человек, постигший трансцендентное единство религий, проникается «чувством всеобщности», позволяющим ему постичь внутреннюю суть и, в случае необходимости, перейти от одной экзотерической формы к другой: различные религии могут быть лишь ответвлениями первозданной «священной науки». В сущности, Генон избрал путь, близкий к тому, которым когда-то шли тамплиеры, а вслед за ними розенкрейцеры, — путь, связующий воедино Восток и Запад: «Одни и те же лица, пришедшие из христианства или ислама, могли, если они жили на Востоке и на Западе (и постоянные намеки на их путешествия, помимо всякой символики, наводят на мысль, что так обстояло дело для большинства из них), быть одновременно братьями Розы и Креста и Суфиями (или
