неисправности в двигателе, обнаружившейся как раз за Бенгази.
12-го числа, когда Женин и Робер уже направлялись домой, другой воздушный ас, Андре Джапи, направился в Сайгон. Через четыре дня он приземлился в столице Индокитая, преодолев это расстояние за 87 часов, сократив прежний рекорд больше чем на день. Его самолет, тоже производства Кодрона, был оснащен двигателем «Рено-100», развивавший скорость в среднем 185 километров в час, гораздо меньше, чем «симун». Сент-Экс, таким образом, справедливо полагал, что у него есть шанс улучшить этот результат, хотя обещанная награда в 150 тысяч франков составляла меньше чем треть от приза за рекорд на маршруте Париж – Мадагаскар. Женин и Робер к этому времени вернулись в Париж и лихорадочно работали, пытаясь приготовить свой «симун» к третьему и, как оказалось, победному старту, преодолевшему их собственное достижение. Новости об их благополучном приземлении в Тананарифе по завершении полета на 11 тысяч километров, занявшему 2 дня и 9 часов, поступили в Париж 21 декабря. Им удалось улучшить более чем на один день ранее установленное ими же рекордное время. Это блестящее достижение разрушило любые жалкие надежды, которые Сент-Экзюпери мог питать относительно собственных возможностей заполучить больший приз. Но меньший мог все еще достаться ему, если он хотел попытаться.
Оставалось только десять дней до окончания года, но, как понимал Сент-Экс, его «симун» следовало подвергнуть значительной модернизации, с установкой дополнительных топливных баков и так далее. Но он тогда испытывал отчаянную нужду в средствах, и мало того, что он не мог оплатить эти обязательные подготовительные мероприятия – он даже не сумел бы оплатить топливо, необходимое для полета. Однако, как оказалось, ему даже не пришлось уговаривать Рене Деланжа оплатить счет. В предыдущем марте, когда революция вспыхнула на острове Крит, «Энтранзижан», чтобы его не опередил «Пари суар» (который также владел самолетом и имел своего пилота), срочно послал Корнийона-Молинье на «Фармане-430», чтобы его человек оказался там раньше. Если «Энтран» (как его чаще называли) пожелал финансировать летчика, который был неважным литератором, почему же ему не захотеть финансировать его, Сент-Экса, рекордный полет на Сайгон? Он возместил бы аванс газеты, описав свои впечатления в ряде статей. Расходы на поездку, полностью перекрытые авансом, не стоили бы ему ничего. И если – а он в это верил – он сумеет побить рекорд Джапи, получит 150 тысяч франков и сможет вернуть газ и свет в квартиру на рю де Шаналей, крепкое рукопожатие владельца и щедрые чаевые для мадам Бурсо, которая с таким же удовольствием возвратит пекинеса, с каким сожалением ей придется вернуть те элегантные золотые часы.
Идея перелета привлекала редакторов «Энтранзижан» гораздо больше, чем Дидье Дора, в чьей помощи Сент-Экзюпери нуждался, чтобы подготовить самолет. На бумаге – и Дора был вынужден признать это – затея имела смысл. С его скоростью «симун» мог покрыть расстояние от Парижа до Сайгона за 70 часов – на 17 часов меньше, чем потратил Джапи на перелет, и достаточно, чтобы обеспечить предельный уровень безопасности для таких непредсказуемых явлений, как встречные ветры. Но в целом проект оставил Дора равнодушным. Эти сильно разрекламированные «рейды» (как их называли во Франции) слишком уж напоминали цирковое представление, ту самую цирковую акробатику, которую он сурово искоренял в Тулузе. Кроме того, оставалась всего одна неделя для подготовки самолета, и это означало наскоро выполнять работы до наступления рождественских каникул. К тому же Сент-Экзюпери явно испытывал нервное напряжение – едва ли идеальное условие для человека, собирающегося подвергнуть свой организм изнурительным физическим испытаниям. Но Антуан проявил столько настойчивости и казался таким удрученным при мысли, что «золотая возможность» ускользает от него, что Дора наконец смягчился, и его механики приступили к работе по переоборудованию «симуна».
В вопросе, почему сам Сент-Экзюпери лишь изредка принимал участие в заключительных приготовлениях, ясности нет. Консуэла с самого начала возненавидела этот план и продолжала придираться и пилить его, ворчливо уговаривая отказаться. Прошло Рождество, затем среда, потом четверг и пятница, и, тем не менее, отлет все откладывался. Плохая погода, возможно, послужила одной из причин, но, скорее всего, «симун» еще не был готов. Но в пятницу вечером, в небольшом бистро на авеню Клиши, где они с Консуэлой обедали с Раймоном Бернаром и его женой, Тонио показал себя решительно настроенным и готовым совершить перелет во что бы то ни стало.
– Пройдемся со мной до аптеки, – предложил он Бернару после того, как они закончили есть. – Я хочу купить немного бензедрина, чтобы не заснуть в воздухе.
Когда они шли по улице, Сент-Экс заметил вывеску в дверном проеме с рекламой оккультных способностей некой мадам Анастасии (или какое-то похожее имя), «астролога и ясновидящей», способной предсказывать будущее любому пожелавшему зайти в ее апартаменты.
– Подождите здесь немного, ладно? – попросил он Бернара. – Я ненадолго.
Пара больших шагов – и Антуан исчез на лестнице.
Когда он спустился через минуту или две, то был заметно расстроен словами предсказательницы. Бернар взглянул на него вопросительно, но его друг только раздраженно воскликнул:
– О, ничего особенного! Обычное гадание на картах, ерунда! Пожалуйста, забудьте об этом! Смешно, что я поддался подобному импульсу.
Он переменил тему разговора, и лишь месяц спустя, когда Бернар снова встретился с Сент-Эксом, то узнал, что волшебный кристалл предсказал неудачу его предприятию.
На следующий день, в субботу, Сент-Экзюпери, сопровождаемый другом Жаном Люка, бывшим в Порт- Этьенне, отправились с визитом к месье Виоду, возглавлявшему бюро прогнозов погоды Боургета. Он собирался вылетать на следующее утро (29 декабря) и хотел выяснить, какая погода ожидает его в полете. Наверху, в метеорологической комнате, двоих авиаторов поставили перед огромной, окрашенной в коричневато-желтый цвет картой мира, где направление ветра отмечалось карандашом, подобно усикам, ощетинивающимся крошечными шипами.
– Этот, – сказал Виод, отмечая пальцем антициклон, – поразит нас в понедельник.
Над Россией и Норвегией ветры крутились в вихре, подобно связанным демонам, напряженным, но еще не высвободившимся. Но к северу от Персидского залива веял крошечный дервиш.
– Это песок? – спросил Сент-Экзюпери, уже чувствуя горячее песчаное дыхание пустыни, неистово дующей ему в лицо, когда он, ослепленный, искал дорогу к Басре.
– Песок? – удивился Виод, медленно покачав головой. – Нет…
Больше для взлета на следующее утро Сент-Эксу ничего не требовалось. Поздним вечером того же дня Люка позвали в отель «Пон-Руайяль» к телефону.
– Мне нужна кое-какая помощь, по карте, – объяснил ему Друг.
Войдя в номер, Люка увидел раскрытые карты, разложенные на столе, но никаких расчетов по компасу, никаких полетных данных еще не было сделано. Сент-Экс пожал плечами и улыбнулся грустной, беспомощной улыбкой, затем спросил:
– Старик, ты не сделаешь их для меня?.. Мне надо поговорить с Консуэлой.
Люка взял линейку и угольник и, сидя над сложенными в гармошку картами, принялся за расчет времени и поведения компаса. Сент-Экзюпери тем временем удалился за занавески в другой половине номера, где спор, как показалось Люка, шел несколько часов.
В четыре часа утра Люка растолкал Сент-Экса. Тот выглядел не таким, как обычно: осунувшимся и измученным. Он нехотя заставил себя подняться и посмотреть на отметки на карте. Там отмечалась Луна, чья тонкая щепка полумесяца станет сопровождать его тем вечером до десяти часов. Там отмечались восходы солнца и закаты, по Гринвичу и по местному времени. И были карты с измерениями расстояния и счислениями компаса. Внизу Анри Сегонь ожидал в вестибюле с двумя другими друзьями – Леоном Вертом и его женой Сюзанной (о ней еще пойдет речь в другой главе). Когда они направились к летному полю, кто-то спросил Сент-Экса, куда тот поставил термосы с кофе. О, небо! Он забыл их. К счастью, они нашли открытую в это время аптеку, купили пару фляг и заполнили их в кафе, где владелец только-только включил свет.
Дидье Дора уже был на аэродроме в Ле-Бурже, вместе с Андре Прево, механиком, сопровождавшим Сент-Экса в его средиземноморском «пикнике». Когда «симун» выкатили из ангара, он был едва различим в серых предрассветных сумерках под занудным моросящим дождем. Сент-Экзюпери обошел вокруг самолета, провел рукой по крылу и фюзеляжу, как наездник, ласкающий лошадь. Он гордился своим «рысаком», который так хорошо держался многие тысячи миль. Уложили термосы и две небольшие дорожные сумки, затем в кабину забрались Прево и Сент-Экс. Еще не совсем рассвело, и приборная панель светилась,
