расположены как раз на главном железнодорожном пути Вена — Италия, то общие перспективы этого дела были весьма прозрачны. Одновременно группа Ринтелен — Кастильони — Банка Коммерчиале возглавила эксплоатацию гидроэлектрических станций и электропромышленности района (комбинат «Стевеаг»). Казалось, что штирийское железо обеспечено за ломбардскими герцогами. Казалось, что дунайское государство в ближайшем будущем станет итальянской колониальной провинцией и в финансовом и в политическом отношении. Впервые пространство от Апеннин до Штирии охватил единый блок.
Тогда-то и выступил Гуго Стиннес, почуяв опасность новой силы на юге. Этот непревзойденный игрок на инфляции также обратил свое внимание на Вену, рассматривая Австрию как небольшое дополнение к его комбинату; а с промышленной точки зрения он был несравненно более могущественен и имел гораздо более глубокие корни, чем миланские финансисты. Германский стальной король в то время предложил итальянцам компромисс и сотрудничество — нечто вроде раздела Австрии пополам. Миланцы должны были согласиться, потому что в противном случае для железоделательных заводов Альпийской компании не было бы угля; уголь шел из Германии.
Стиннес приобрел у итальянцев 200 тыс. акций Альпийской горной компании (в 1921 г.) за 86 млн. лир — так зародился «пул Стиннес — Кастильони» с Ринтеленом в качестве главного политического представителя и Апольдом в качестве главного технического руководителя, пул, который был единственной, господствующей в Австрии силой, фактически не имеющей конкурентов. Австрийская «старая держава» — венские Ротшильды, бывшие друзья и банкиры Габсбургов не играли, пожалуй, больше никакой роли, а правящая клерикальная партия работала и на Германию и на Италию.
Казалось, что таким путем в Австрии создавался большой экономический и политический союз между ведущими капиталистическими силами Германии и Италии, союз, направленный против Франции, король вооружений которой, Шнейдер-Крезо, также энергично продвигался по направлению к Дунаю; через Парижскую репарационную комиссию Франция даже запретила Стиннесу поставлять уголь Альпийской компании. Это сотрудничество имело особое значение для тяжелой промышленности. Железо Штирии стало более или менее «нейтральным». Но Милан — это было в дни до возвышения Муссолини — еще не пустил достаточно глубоких корней. Когда в 1924 г. австрийская инфляция пришла к концу, а великий трест Кастильони взлетел на воздух в буйном бумажном вихре, увлекая за собой ореол и политическую славу итальянской лиры, Банка Коммерчиале — его действительный кредитор и вдохновитель (он авансировал Кастильони 120 млн. лир) — смог спасти в этом колоссальном банкротстве для себя и для Италии только часть собственности треста.
Остаток большинства акций Альпийской горной компании перешел к Германскому стальному тресту, где их унаследовал Тиссен, и с этого времени Австрия экономически, а вскоре и политически попала под пяту Германии: инициатива «помощи» перешла к Берлину. Даже Ринтелен, сюзерен Штирии, начал менять фронт и поглядывать не на юг, а на север. Первая попытка итальянской тяжелой промышленности сделаться «независимой», проникнув в долину Дуная, потерпела поражение. Теплиц попрежнему зависел от Рура.
В конце 1927 г. два руководителя Германского стального треста — Тиссен и Феглер — лично прибыли в Рим и вели секретные переговоры с Муссолини. Последствия этой встречи многочисленны. На деле эти переговоры повели скорее к политическому соглашению между германским и итальянским фашизмом и к внезапному «загадочному» росту влияния Гитлера в Германии, чем к удовлетворительному и длительному разрешению проблемы итальянской тяжелой промышленности, которая интересовала Муссолини больше всего. Молодой германский национал-социализм получил полную идеологическую и практическую поддержку от итальянского «материнского движения», Геринг разъезжал туда и обратно между Мюнхеном и Римом, а Гитлер, с одобрения рурского капитала, провозгласил союз с Италией, краеугольным камнем германской внешней политики. Но Италия осталась почти не причем, если не считать новой тактической позиции по отношению к Франции.
Однако, когда сам Гитлер пришел, наконец, к власти в Германии и настало время исполнять старые обещания, то оказалось, что «краеугольным камнем» новой германской политики стал аншлюсс — абсолютное, безусловное и безраздельное присоединение Австрии к Германии; о каком-либо внимании к итальянским интересам или об уступках Италии не могло быть и речи.
Муссолини пришлось убедиться в том, что австрийский национал-социализм не хочет ни с кем делиться и угощает про-итальянский хеймвер динамитом; что Гитлер триумфальным маршем должен пройти из Австрии через всю долину Дуная до самых Балкан и Ближнего Востока, подчиняя себе и захватывая все, что было до сих пор «итальянской зоной»; ведь в конечном счете после того, как эта лавина поглотит и отберет все, что ей нужно у сельскохозяйственных стран Юго-восточной Европы, она неизбежно должна будет устремиться к новому объекту «проникновения», к Милану и Альпам, к «превосходству» над низшим и «презренным» римским фашизмом, не обладающим ни углем, ни железом, ни нефтью, но перегруженным обесцененным сельскохозяйственным сырьем и владеющим огромными источниками гидроэлектрической энергии, угрожающим рурской угольной торговле. Не было никаких сомнений, что согласно этому плану в конечном счете Муссолини и Теплиц не избежали бы участи вассалов северного фашизма. Тиссен обманул Муссолини. Муссолини и Теплиц повели одновременную атаку на Вену и Штирию.
Они больше не вели переговоров с германскими «друзьями», теперь они пытались прямо захватить в свои руки решающие позиции в Австрии, т. е. и Альпийскую горную компанию и политическую и военную власть. Миланский план получил теперь законченный вид. Штирийский железный район не только должен был раз и навсегда попасть под контроль итальянской тяжелой промышленности и стать, таким образом, вместе с угольными копями Венгрии, базой для больших вооружений Италии; это был теперь только технический стержень более широкого, более грандиозного проекта.
Отныне вступал в силу план, намечавший непосредственно и полностью объединить центрально- европейскую дунайскую зону — Австрию, Венгрию и Балканы — с итальянскими Альпами и Апеннинами, связать их политически, экономически и в военном отношении и таким образом создать новый грозный итальянский сверхкапитализм, почти удвоив его территорию! Такова была сенсационная историческая идея дельцов Милана, последний и высший продукт современного империалистического развития, которое так поощрял и ускорял Муссолини: а это означало не более не менее как южный контраншлюсс Банка Коммерчиале против северного аншлюсса Рура.
Две концентрированные капиталистические системы равного калибра стояли одна против другой, обе в фашистских тогах, обе с ультрафашистской идеологией и гигантскими взаимоисключавшими друг друга планами империалистской экспансии. В этот момент третья фашистская резиденция, Вена, стала пороховым погребом. Муссолини заключил с Дольфусом и Гембешем римские договоры (март 1934 г.) в качестве прелюдии к полной экономической, политической и военной федерации Италии, Австрии и Венгрии под верховным руководством римского дуче.
Этот союз начался с взаимных торговых преференций на сельскохозяйственные и промышленные продукты, с соглашений о путях сообщения, с постоянной «координации» в области внешней политики, с тайных военных конвенций; последней стадией его должно было явиться создание новой консолидированной политической империи, простирающейся от Альп до Черного моря, от Вены до Сицилии; на востоке — господствующей на Балканском полуострове над старыми сателлитами Италии: Албанией, Болгарией и, может быть, Румынией, на юге — достигающей экваториальной Африки, захватывая Абиссинию и, может быть, какую-то часть Британской Африки, на западе — отделяющейся от Франции электрифицированной горной стеной Альп (включая швейцарский Тессин), на севере — граничащей с германским фашизмом, теперь отброшенным за Дунай.
Это означало не более не менее как восстановление Восточной Римской империи старых императоров, — что было самым сокровенным, самым честолюбивым и самым тайным из всех неоцезаристских мечтаний Муссолини и из всех целей политики «Великого фашистского совета»; в действительности, это не что иное, как план и мечта маленького галицийского еврея Теплица, представителя скованных производительных сил капиталистических электрифицированных Альп, так же как гитлеровский план «трансконтинентальной германской расовой империи» представляет собой схему и мечту Стиннеса и Тиссена — владельцев производительных сил капиталистического рурского угля.
Такова эпоха концентрированного капитала, одна из самых чудовищных, самых фантастических и самых безумных эпох, которые знала когда-либо человеческая история. И где бы ни появлялся концентрированный капитал, где бы ни образовалась его ячейка, вызывающая к жизни фашизм и
