следопыт от Маленького Волка с известием о приближении Бойнтона.
— Вождь с Орлами из форта Лоринг. Много солдат на конях. За одно солнце отсюда. Много также солдат, ходящих пешком. Сколько? Ах, да просто много. Правда, много. Волноваться больше не о чем — солдат много. Пошли. Пошли прочь отсюда.
Вслед стихающему топоту копыт этого посланца весь в мыле от быстрой езды прискакал индеец- оглала — от Американской Лошади.
— Идёт Орлиный Вождь. Конных солдат множество — что галок вокруг зелёно-пенной бизоньей лёжки. Ходящие пешком роятся, словно черви в желудке мёртвого пса. Их неисчислимо больше, чем просто много, коней и людей. Зрение шайена затмилось. Язык его скуп.
Красное Облако знал правила военной игры слишком хорошо, чтобы не признать поражение, когда оно в упор глядит на тебя. Он увёл своих сиу, направившись назад, на Танг, часом позже после полученного от Американской Лошади известия. Чёрный Щит со своими минниконжу отправился следом. Белый Бык и его хункапапа, в свою очередь, также пустились в путь. Тупой Нож уже вывел своих шайенов на тропу, полагаясь на более раннее сообщение, пришедшее от Маленького Волка.
Ташунка Витко и его шесть сотен воинов-оглала из группы Плохие Лица остались одни и снялись с места лишь тогда, когда под утро на тридцатое число за шесть миль ниже по тракту на Вирджинию-Сити начали поблёскивать стволы карабинов кавалерии Бойнтона. Форт Уилл Фарни был спасён, но странный смуглокожий человек, принёсший ему спасение, лежал тихо на госпитальной койке в форте Лоринг, с бледным лицом, закрытыми глазами, с застывшим ртом. Если он дышал, покрывавшая его простыня не выдавала этого.
Врачебное заключение вытянулось длиной на целый фут, и человеку, обладающему достаточным мужеством, чтобы переварить такие термины, как «полная атрофия нижней конечности» и «частичное усыхание левой верхней конечности», без сомнения, всё становилось ясно. Но и заурядному уму легко было проглотить последнюю строчку без труда: «В резерв. Частичная инвалидность. Годен к нестроевой».
Перес, сидевший полностью одетым на краю госпитальной койки, с кривой улыбкой вернул листок майору Джонстону без всяких комментариев.
— Как вы себя чувствуете, Перес?
— Нормально. С медведем бы не схватился.
— Со временем станет лучше.
— Может, и так. Что сказал о моей судьбе Фентон?
— Что ж, мне пришлось сообщить ему о вашей нетрудоспособности.
— Ну, я думаю. Что-нибудь ещё?
— Сержант Даффи ожидает внизу с вашей лошадью и снаряжением.
Перес поднялся, зажмурив невольно глаза в тот момент, когда высохшая нога коснулась пола. Врач шагнул вперёд. «Постойте, дайте я вам помогу…»
— Не стоит, — скрипнул зубами скаут, отшатнувшись. — Вроде могу ступить на неё. Нужно же когда-то начинать учиться.
— Надо мне было, не слушая вас, отнять её, — сказал майор Джонстон, глядя с неодобрением на скрюченную конечность. — И руку тоже. Они вам ни к чему.
— Вы говорите, как белый, док, — усмехнулся Перес. — Забываете, что индеец садится на пони с правой стороны. Всё, что мне нужно от этой ноги — всего лишь поддерживать меня в стремени, когда я сяду верхом. Что же до руки, я приберегаю её для приятеля, который их собирает.
— Приятель, собирающий высохшие левые руки?
— Ага. Высохшие или здоровые. Лишь бы левые.
— Но кто же на свете Божьем, — с удивлением спросил врач, — станет коллекционировать левые руки?
— О, да любой шайен, док, — но я приберегаю эту для Маленького Волка. Я думаю, ему понравится, что она такая вся усохшая и причудливо-необычайная. Он большой знаток по этой части.
Когда Перес вышел наружу, Даффи экспансивно приветствовал его.
— Перес, дружок! Наконец-то. Хотя, честное слово, во имя всех святых, я не узнал бы тебя, если б не эти твои сатанинские баки. Что с тобой случилось, парень?
— А что случилось с тобой, Даффи? — Перес пристально на него посмотрел. — Я торчу в этой мясной разделочной уже почти с месяц, и ни души рядом не было.
— Ах, ну, Перес… видишь ли… — Солдат опустил глаза вниз, пошаркал тяжёлыми башмаками в неловкости. — Много чего здесь переменилось. Полковник Фентон отстранён от командования. Я нашёл себе одну вдовушку в жёны…
— Поздравляю, — проговорил скаут, сменив тон на спокойно-серьёзный. — А что миссис Коллинз, Даффи?
— Девушка-то? Ну, у неё-то дела отлично. Каждый норовит похлопать её по хорошенькой спинке за то, что она заставила тебя совершить этот перегон…
— Что, это она так говорит? Будто заставила меня сделать это?
Даффи вовремя взглянул на него, чтобы уловить молнию, промелькнувшую в чёрных зрачках глаз.
— Ну, не совсем так, парень. Я…
— Хватит пятиться задом, Даффи. — Большой рот Переса сжался. — Что ты там скрываешь? Насчёт девушки то есть?
— Да ничего в общем-то. Я бы не придавал этому значения.
— А я бы придал. — Голос зазвучал сухо, словно звук взводимого курка. — И именно сейчас.
— Ну, ладно, парень — Тон Даффи зазвучал печально. — Просто, видишь ли, она положила эти свои зелёные глаза на одного здешнего офицера, и…
— Бойнтон?
— Да, на полковника.
— И что?
— Отец Флэнаган повенчает их сразу после парадного построения сегодня утром. Мне очень жаль, парень. Ты вынудил меня сказать это.
— Всё в норме, Даффи. — Голос скаута снова стал спокойным. — Что-нибудь ещё?
— Господи, конечно. Чуть не забыл. Миссис Коллинз передала мне для тебя вот эту записку.
Перес взял конверт, засунул, не открывая, в карман охотничьей рубахи.
— Спасибо, Даффи. — Он отвернулся, взял в руки поводья живо откликнувшегося Сози. — Я передам от тебя привет Красному Облаку.
Сержант стоял, глядя вслед скауту, внезапно припоминая что-то ещё, им позабытое. Он поспешил за хромавшим Пересом, и голубые глаза его со значительным выражением расширились.
— Ты уж не покидаешь ли форт, Перес, а, парень?
— Не скорее, чем навострю лыжи. А что?
— Да простят мне небеса, я позабыл всё, о чём прежде всего другого послал полковник Фентон тебя известить!
— Ну?
— Ну, так нельзя тебе ещё уезжать, парень. Надо подождать до построения!
— Ха! Полковник Фентон — павший герой, и ему собираются трогательно помахать на прощанье ручкой. Можешь передать старику, что он волен оставить это построение себе, и…
— Да это не в его честь построение, парень. — Сержант-ирландец пустил в ход всю мягкую убедительность родной речи. — Это в твою!
Перес застыл неподвижно, до него медленно доходил смысл сказанного старым солдатом. Голос Даффи продолжал убеждать:
— Это ты герой, парень, и среди нас нет такого человека, который бы, стоя под стеной и окапываясь перед этими бойницами да читая молитвы, не знал бы этого.
Когда Перес посмотрел на сержанта, его чёрные глаза были темны, как угли.
