На самом деле Максвелл сделал этот заказ по телефону и потом подделал мою подпись. В нашей комнате допоздна играли в карты. Но говорить об этом бессмысленно. Всё равно сумма будет вычтена из моей зарплаты.
В приёмной зазвонил телефон.
— Проходи, Фил, — сказала девушка.
— Спасибо. — Я подмигнул ей, она в ответ чуть заметно улыбнулась ярко накрашенными губами.
Я шёл мимо небольших квадратных кабинетов, обклеенных фотографиями звёзд НФЛ. Все кабинеты были одинаково обставлены, а почти все служащие одинаково строго одеты. «Связь с общественностью». «Коммерческий отдел». «Заместитель главного менеджера». «Главный менеджер». Далее находился кабинет Б. А., а за ним зал, в который выходили двери маленьких комнатушек для помощников тренера. Коридор заканчивался кинозалом.
— Привет, Руфь! Отлично выглядишь! Можно войти?
— Подожди.
Я опустился на один из стульев, стоявших вдоль стены. На журнальном столике вместо журналов лежало довольно своеобразное чтиво для развлечения посетителей.
— «Лечение растяжений», том I, — прочитал я вслух. — «Нервы и сухожилия голеностопа». — Я рассмеялся.
— Что? — Руфь подняла серьёзные глаза.
— «История паса на выход» — не читала? Похлеще детектива, должно быть.
Она пожала плечами. Дверь кабинета Б. А. распахнулась и оттуда вышел Клинтон Фут, главный менеджер и распорядитель.
— Б. А. сказал, что ты можешь войти, — процедил он сквозь зубы, не глядя на меня.
Клинтон Фут был безобразен до невероятности. Его огромное лицо было усеяно прыщами и угрями, и все гадали, зачем он намеренно подчёркивает своё уродство. Преобладало мнение, что он не хочет, чтобы на него смотрели, когда он расхваливает тот или иной надувательский контракт.
Понятия чести и совести у Клинтона Фута начисто отсутствовали. Отношение к нему было единственным, в чём игроки команды были солидарны, — его все дружно ненавидели.
Бывший бухгалтер, Клинтон проявил себя волшебником переговоров — как с игроками, так и с телевидением. Он был самым преуспевающим менеджером в лиге. После моей первой встречи с Клинтоном я постиг одно из основных условий профессионального футбола — внимательное изучение контракта гораздо важнее, чем прорыв и гол, пусть даже в финальном матче. Игрок, умеющий вести дела, зарабатывает гораздо больше, чем самый лучший нападающий.
Б. А., стоя спиной к двери, писал что-то на доске. Услышав мои шаги, он повернулся, задёрнул шторки, отряхнул руки от мела и показал мне на стул.
У него были холодные глаза с наполовину опущенными веками, тёмное от загара, ничего не выражающее лицо. Бывший полузащитник, Б. А. поддерживал своё большое тело в великолепной форме и гордился тем, что, несмотря ни на что, ежедневно делает гимнастику. Живот был едва заметен под рубашкой с короткими рукавами, плотно облегающей торс. На левой стороне было вышито: «Тренерский состав Далласа».
Б. А. начал перебирать стопку «Характеристик игровых качеств футболистов». Помощники тренера просматривали видеозаписи каждой игры, оценивали действия игроков и выставляли им оценки. Полученные данные накапливались в памяти компьютера. В любой момент тренер мог затребовать и немедленно получить печатные данные на каждого игрока, характеризующие его действия в любом матче, серии матчей или отдельном игровом эпизоде. Не могла ускользнуть ни одна, даже малейшая деталь. Тренер взял мою характеристику и внимательно прочитал её.
— Ну, Фил, — сказал он, не отрываясь от листа, — как настроение? — Он поднял глаза, облокотился на стол и улыбнулся.
— Б. А., — начал я, — что я могу сказать? Мне не нравится сидеть на скамье запасных. Я считаю, что моё место на поле. Но вы думаете по-другому. Так что, — я выразительно пожал плечами, — буду ждать своей очереди.
— Фил, я знаю, что тебе не нравится сидеть на скамье. — Он прищурил глаза. — И мне не нужны игроки, которым это нравится. — Тренер замолчал на мгновение. — Однако нужно уметь терпеть и приспосабливаться. В таком положении немало игроков. Посмотри, например, на Ларри Костелло. — Он ткнул пальцем налево, в пустоту. — Ему тоже не хотелось сперва сидеть на скамье. Как и тебе. Но, когда я объяснил, что это для пользы нашего общего дела, на благо команды, он понял. И знаешь, мне даже кажется, что теперь ему нравится сидеть на скамейке запасных.
— Вряд ли мне когда-нибудь понравится сидеть на скамейке, — медленно произнёс я. — Но я готов примириться с этим и ждать своего часа.
— Запомни, — тренер выразительно поднял указательный палец, — не всем быть звёздами. Я знаю, ты считаешь себя чем-то особенным, но уверяю тебя… — Он помолчал. — Уверяю тебя — напрасно.
Б. А. попытался заглянуть мне в глаза, это ему не удалось, его взгляд рикошетом отлетел от моей скулы.
— Ты молишься когда-нибудь? — спросил он.
— Редко. — Не понимая, куда он клонит, я нахмурился и потряс головой.
— Я часто нахожу ответы на мои многочисленные вопросы в священном писании. — Он снова попытался взглянуть на меня добрыми глазами, но я наклонился, и взгляд его отскочил от моего лба. — Ты католик?
— Нет, но моя жена была католичкой. А меня выгнали из шестого класса воскресной школы. — Не понимаю, зачем я сказал ему это.
Его лицо вдруг покраснело.
— Хорошо, карты на стол. О’кей?
— О’кей, — согласился я, вспомнив, как Максвелл постоянно сравнивает, соизмеряет жизнь с карточной игрой.
— Итак, Фил. — Знаю, у тебя было немало трудностей. Твоя жена… развод. Я не считаю тебя виноватым, нет. Мы закаляемся в жизненной борьбе. Она делает нас сильней. И умней. Однако на прошлой неделе мне пришлось беседовать с тобой по поводу этого дурацкого маскарада — бороды… — Он замолчал и упёрся в меня жёстким взглядом. — А в тренировочном лагере ты написал на доске объявлений: «Клинтон Фут — педераст».
Я ответил, что моё авторство не было установлено.
— Дай мне закончить. Во всём этом видно одно — твоё мальчишество. Ты просто отказываешься воспринимать жизнь с должной серьёзностью. Я думал, что развод хоть чему-то научит тебя, ты одумаешься.
Про себя я отметил, что логика последней фразы Б. А. весьма сомнительна.
— Твои партнёры по команде, — продолжал он, — жалуются, что в раздевалке перед играми ты смешишь их. И даже на поле Этому нужно немедленно положить конец, ты меня понял? Нельзя играть всю жизнь!
— Перед вами моя характеристика, — сказал я. — Посмотрите, какую оценку дают моей игре. Сравните с Гиллом или любым другим игроком.
— Я прекрасно всё помню. Я сказал тебе три недели тому назад, что твоя игра статистически оценивается лучше всех. Однако… — Я громко, демонстративно вздохнул, прервав тренера на середине фразы. — Я этого не потерплю! — ударил он кулаком по столу.
— Извините.
— Итак, — продолжал он, мгновенно успокоившись, — твои оценки выше, но у Гилла есть нечто, не поддающееся оценке, делающее его истинным профессионалом. И часть этого «нечто», мистер Эллиот, зрелость. Чувство ответственности. Глядя на руины, в которые ты превратил свою жизнь, я думаю, что это чувство и тебе не помешало бы. Как и тому, чтобы продолжать играть у меня в команде.
Наступила тишина. Разглядывая свои ногти, я тихо вздохнул, пытаясь успокоиться.
— Б. А., — сказал я наконец. — Если вы на меня в претензии из-за моей незрелости, извините. Обещаю, что приложу все усилия, чтобы как можно скорее созреть. Но мне действительно не нравится быть
