Ника. — Может, это у меня уже размягчение мозгов? Что происходит, откуда они все меня знают?»
— Вы позволите? — пророкотал рядом звучный голос. Официантка словно бы испарилась, вместо неё Ника увидела рядом седого старика с его газетой.
— Пожалуйста, — пролепетала она, подвинувшись и снова без всякой нужды оправляя юбку.
— Так, значит, вы не придерживаетесь социалистических взглядов, — удовлетворённо констатировал старик, усаживаясь напротив неё. — Понимаете ли, мне, как человеку консервативных убеждений, показалось странным прочесть в свежем выпуске «Обсёрвера», что невеста господина Серова социалистка. Я хорошо знаю Юрия, и мне не хотелось бы…
— Ваш кофе, мисс Нэйм! — пропел над ухом Ники приятный голосок. На столике перед нею возникла изящная чашечка. Ника, привыкшая к автоматическому обслуживанию, поискала пальпатор, чтобы расплатиться, потом припомнила — Андрей просил расплачиваться наличными! — и полезла в карман куртки за деньгами.
— Ну, что вы, мисс Нэйм, как можно! — запротестовала официантка, прижимая к оборчатому переднику блокнот. — Для нас большая честь угостить вас за счёт заведения. Хозяин приказал спросить, не согласитесь ли вы…
— Эгхм! — внушительно кашлянул сосед Ники по столику, глянув на служительницу кафе уничтожающим взглядом. Впрочем, официантку такое обращение не смутило.
— Не согласитесь ли вы, — продолжила, потупив глаза, эта настойчивая юная особа, теребя оборку передника, — расписаться в моём блокноте?
Ошеломлённая Ника начертала первый в своей жизни автограф рядом с неразборчивой записью: «Коф. ч. б. с.-1», — не обращая внимания на презрительный возглас старого естета.
— Позор! — повторил тот с негодованием и проводил официантку взглядом из-под бровей- гусениц.
— Прислуга совершенно отбилась от рук, — пропыхтел он, обращаясь к Нике. — С каждым годом становится всё хуже и хуже. Лет двадцать назад я говорил отцу господина Серова, что мир катится в тартарары. Мы крепко с ним поспорили тогда, он утверждал, что скоро в медные жилы консервативной партии вольётся свежая кровь, а я сказал ему тогда — поговорим с тобою, когда сын твой, Юрий, введёт в дом социалистку. Я бы и рад ошибиться, говорил я ему в тот же день за обедом. Мы даже слегка повздорили. И что же пишут сегодня в «Обсёрвере?»
— Что там пишут? — из вежливости поинтересовалась Ника, с наслаждением прихлёбывая великолепный кофе мелкими глотками. Никогда раньше не пробовала такого; в сравнении с ним пойло из автоматов — помои.
— Полюбопытствуйте.
Седовласый господин напрасно просил девушку проявить любопытство. Сама по себе газета, независимо от содержания, вещь достаточно редкая и интересная, но когда она оказалась у Ники в руках, образ респектабельного консерватора несколько потускнел. Она не была настоящей, эта его газета. Пыль в глаза. Обычная электронная бумага, из дешёвых. Даже блокнот служительницы кафе и её ручка в глазах знатока редкостей ценились дороже. Ника украдкой глянула на официантку, оживлённо болтавшую с кем-то по телефону, отпила глоточек кофе и посмотрела на фотографию, украшавшую первую полосу. Поперхнулась, закашлялась и вынуждена была поставить чашку. На фото — девушка в короткой юбке и теннисной куртке, снятая в странном ракурсе: снизу. Позади неё беснуется толпа. Глаза девушки смешно вытаращены, рот открыт, юбка раздута ветром — вид дурацкий, но хуже другое.
— Это же я! Моя фотка!
— Неудивительно, что в статье о вас есть ваша фотография.
Ника скользнула взглядом по гигантскому заголовку: «Ника Нэйм спрашивает», перед глазами её запрыгали строчки: «Наш политический обозреватель в ходе короткой, но содержательной беседы… Белки… Едкий сарказм, выраженный в краткой и ёмкой форме, предназначался… господин Серов… дешёвые лозунги… Только социальное согласие как результат компромисса, сказала социалистка Ника Нэйм…»
— Я ничего такого не говорила! — возмутилась она, сворачивая газету. — Я не социалистка! И вообще, я не давала разрешения на съёмку в таком ракурсе и в такой…
Мисс Нэйм проглотила слова о «короткой юбке». Разрешение разрешением, а ведь одежду выбирала она сама.
— Это позор! — горячо поддержал её друг семьи Юрия Серова. — Я полагаю, вы просто обязаны после вашей свадьбы подать в суд на этот бульварный листок.
— Свадьбы? — переспросила, хлопая глазами, Ника.
— Да! — ответил старый естет, раздувая усы. — Вашей с Юрием свадьбы. Вы простите мне вольность, но это уже ни для кого не секрет. Я очень рад за вас. Понимаете, я-то думал, что это очередная «утка» социалистических журналюг, но теперь вижу… Хо-хо!
Он пыхтел и посмеивался, разбирая пухлой рукой свои усы, глаза его стали похожи на щёлочки, Ника мельком подумала, что седой господин смахивает на моржа, и тут суть известия дошла до неё.
— Что?! — Девушка вскочила. — Это… Это же…
Она хотела сказать «чепуха», но к ней бросилась официантка, не отрывая от уха телефон. Она кричала:
— Да я же тебе говорю, она здесь, у меня!.. Мисс Нэйм!.. Погоди, зайка, не вешай трубку, я как раз говорю с ней самой. Мисс Нэйм, скажите, вам понравился наш кофе?
— Да-а, — протянула, растерявшись от неожиданности, мисс Нэйм. — Очень хороший кофе, никогда такого не пробова…
— Ты слышишь, зайка? А ещё, мисс Нэйм, мы с подругой очень интересуемся, правда, что ваше свадебное платье будет оранжевого цвета?
— Пф-ф! — фыркнул старый морж. — Оранжевого!
— Ну да, — трещала официантка, подсовывая Нике под нос телефонную трубку. — Такого, знаете, беличьего цвета. Так ведь, мисс Нэйм?
Нике стало нехорошо. То ли кофе был слишком крепким, то ли по какой-то другой причине, но на ногах она не устояла, пришлось сесть.
«Они сговорились! — метались в её голове по-беличьи суетливые мысли. — Свадьба! Платье! Белки! Это сговор! Они узнали, зачем я здесь, и разыгрывают комедию! Сейчас сюда пришлют полицейскую машину, и меня затолкают в неё! Кто-то узнал о мине в колодце!»
— Ох! — выдохнула она, обращаясь к официантке. — Сейчас же будет…
«Бдум!» — грохнуло за углом, в окнах задребезжали стекла, из переулка вынесло облако пыли, потом оттуда лениво выкатилась крышка колодца, наткнулась на поребрик, подскочила невысоко, поворочалась с лязгом, устраиваясь на новом месте, и успокоилась окончательно.
— Взрыв, — хладнокровно прокомментировал старый консерватор, поправляя съехавшие очки. — Чего ещё ожидать от города, в котором издают социалистические газеты. Позор!
Ника прислушалась. Ей почудился вой полицейской сирены. «Вот, милая моя, тебе и кофе, — сказал Нике внутренний голос. — Ты напилась? Теперь набегаешься». Может быть, показалось? Откуда звук? Девушка поднялась и, не обращая внимания ни на пожилого господина, ни на официантку, направилась к выходу. Нет, не почудилось, справа звук. «Ничего, — подумала она, оглядываясь через правое плечо, — мне же к южному входу в парк. Это налево по улице, между двумя небоскрёбами. Я помню. Что это?» Ника Нэйм, совсем было собравшаяся организованно отступить, случайно зацепилась взглядом за рекламный экран. Вместо кофейной девушки он показывал мисс Нэйм с изящной чашечкой в руке. «Выбор Ники Нэйм» — гласила гигантская оранжевая надпись. Потом всё это исчезло, на оранжевом поле осталась только чашка с блюдцем и надпись, как бы от руки: «Очень хороший кофе. Никогда такого не пробовала», а под нею был изображён вполне достоверный автограф мисс Нэйм.
«Я схожу с ума, — сказала себе бедная девушка, просмотрев рекламный клип во второй раз. — Меня не в полицию заберут, а в сумасшедший дом. Да-да, там мне и место. Андрей просил ни с кем не заговаривать, а я…»
Сирена звучала явственно, но асфальт будто клеем намазан. Ника не могла сдвинуться с места и словно зачарованная смотрела, как на перекрёсток рядом с реал-холлом вывернула длинная чёрная машина с мигалкой на крыше. Синий — красный. Вой сирены вонзился в уши. Синий — красный. Из-за поворота за
