Шипение гидравлического лифта показалось неуместным. Они ухватились за ящик. В свете фар лицо Рояла выглядело лицом человека во время сердечного припадка.
Ящик лег на грудь каменной глыбой. Обоим приходилось носить грузы и потяжелее, но было в здешнем воздухе что-то обессиливающее. Ступени оказались скользкими, грузчики дважды балансировали на грани падения. Но наконец ящик оказался внизу.
— Бросай, — выдохнул Хенк. — Я не пронесу больше ни дюйма!
С грохотом ящик стал на пол. Взглянув друг на друга, они поняли, что какая-то таинственная алхимия превратила страх в панику. Подвал наполнился тихим шуршанием. Крысы, а, может, что-то другое, о чем и думать невыносимо.
Они кинулись бегом по лестнице. Заскочив в грузовик, Хенк тронул было машину с места. Роял схватил его за руку:
— Хенк, мы не поставили замки.
Оба уставились на связку новых замков на сиденье. Хенк полез в карман и вытащил ключи — каждый с аккуратной этикеткой.
— О, Боже! — произнес он. — Слушай, а что если вернуться завтра утром?
— Не пойдет, — Роял качнул головой. — Сам знаешь.
Они выбрались из кабины, холодный ночной ветерок ударил по вспотевшим лбам.
— Иди к задней двери, — сказал Роял. — Я займусь парадной дверью и пристройкой.
Они разошлись. Только со второй попытки Хенку удалось вставить скобу в отверстия. Здесь, вблизи дома, запах времени и гнилого дерева казался материальным. Все истории о Губи Марстене, над которыми он смеялся мальчишкой, выплыли из темноты. И песенка, которой они пугали девчонок: «Берегись, берегись, берегись! Губи Марстену смотри не попадись! Берегись… БЕРЕГИСЬ…».
— Хенк.
Хенк резко отшатнулся, оставшийся замок выпал у него из рук. Он наклонился и подобрал его.
— Ошалел — так подкрадываться к человеку! Ты что…
— Послушай, Хенк, кто пойдет опять в подвал класть на стол ключи?
— Я не пойду, — сказал Хенк Петерс. — Я не пойду.
— Бросим жребий…
…Орел на монетке тускло мерцал в луче фонаря.
— Господи Иисусе, — тоскливо пробормотал Хенк, но взял ключи и пошел к дверям подвала.
Потолок нависал над головой. Луч фонарика выхватил из темноты стол, покрытый пыльной клеенкой. На столе сидела огромная крыса, — которая даже не шевельнулась под лучом фонаря. Просто сидела, как собака, и будто усмехалась.
Он обошел ящик с буфетом и направился к столу.
— Пошла!
Крыса спрыгнула и убежала. Теперь у Хенка дрожали руки, и луч фонаря метался по полу, выхватывая то грязную бочку, то полуразвалившийся стол, то пачку газет, то…
Он еще раз направил фонарь на газеты и перестал дышать, когда осветилось то, что лежало рядом с ними.
Рубашка… или не рубашка? Смято, как старая тряпка. Дальше — что-то, похожее на джинсы. И что-то, похожее на…
Сзади что-то щелкнуло.
В панике он кинулся прочь, швырнув ключи на стол. Но по дороге успел заметить причину шума. Одна из алюминиевых стяжек на принесенном ими ящике лопнула и лежала теперь на полу, показывая в угол, точно пальцем.
Весь покрытый гусиной кожей, он кое-как очутился в кабине, дыша, как раненая собака. Смутно слыша расспросы Рояла, он бросил машину на полной скорости за угол, оторвав два колеса от земли. Он не замедлил хода до самой Брукс-роуд. А там его стало трясти, да так, что он боялся развалиться на части.
— Что там такое? — спросил Роял. — Что ты видел?
— Ничего, — ответил Хенк Петерс, проталкивая слова частями сквозь стук зубов. — Я не видел ничего, и не желаю этого видеть никогда больше.
Ларри Кроккет собирался закрывать лавочку и отправляться домой, когда раздался стук в дверь и вошел все еще перепуганный Хенк Петерс.
— Забыл что-нибудь, Хенк? — спросил Ларри.
Когда Хенк и Роял вернулись из Марстен Хауза, оба выглядели как после сильной встряски. Ему пришлось дать им по десять долларов лишних и по блоку «Черной Ленты» и договориться, что было бы неплохо, если никто никогда об этом ничего не услышит.
— Я должен тебе сказать, — объявил Хенк. — Ничего не могу поделать, Ларри. Я должен.
— Конечно, — Ларри достал из нижнего ящика стола бутылку виски и налил две щедрые порции. — В чем дело?
Хенк попробовал, сделал гримасу и проглотил.
— Когда я нес ключи вниз, я кое-что видел. Похоже на одежду. Рубашка и джинсы. И тапочек. Мне показалось, что это был теннисный тапочек, Ларри.
Ларри пожал плечами и улыбнулся:
— Ну и что?
— Этот мальчонка Гликов был в джинсах. Так писали в газете. Джинсы, красная рубашка и теннисные тапочки.
Ларри продолжал улыбаться. Он чувствовал свою улыбку, как ледяную маску.
Хенк конвульсивно сглотнул:
— Что, если парни, которые купили Марстен Хауз, пришили мальчишку?
Все. Слово прозвучало. Ларри проглотил остатки огненной жидкости из своего стаканчика.
И сказал, улыбаясь:
— Может, ты и тело видел?
— Нет… нет. Но…
— Это дело полиции. Так что я отвезу тебя прямо к Перкинсу. — Ларри снова наполнил стаканчик Хенка, и рука агента вовсе не дрожала. — Только знаешь… Будет куча неприятностей. Насчет тебя и официантки Делла… Как ее, Джекки?
— Что, черт побери, ты несешь? — Хенк смертельно побледнел.
— И до твоей незаконной рекомендации они наверняка докопаются. Но ты исполняй свой долг, Хенк, как ты его понимаешь.
— Я не видел тела, — прошептал Хенк.
— Отлично, — улыбнулся Ларри. — Может быть, ты и одежды не видел. Может, то были просто тряпки.
— Тряпки, — тупо повторил Хенк Петерс.
— Конечно, ты же знаешь эти развалины. Там любую дребедень можно найти. Разорвали какую- нибудь старую рубашку на половые тряпки.
— Конечно, — Хенк снова осушил свой стакан. — Ты умеешь во всем разобраться, Ларри.
Крокетт достал бумажник и отсчитал пять десятидолларовых бумажек.
— Это за что же?
— Забыл совсем тебе заплатить за то Бреннаново дело в прошлом месяце. Ты напоминай мне о таких вещах, Хенк, ты ведь знаешь, до чего я забывчив.
— Но ты…
— Да если на то пошло, — перебил Ларри с улыбкой, — ты мне можешь что угодно рассказывать сегодня вечером, а я напрочь об этом позабуду завтра же утром. Ну разве не досадно?
— Да, — прошептал Хенк. Его дрожащая рука потянулась за деньгами. Он встал так резко, что чуть не опрокинул стул. — Послушай, я должен идти, Ларри… я не… я должен идти.
— Возьми с собой бутылку, — предложил Ларри, но Хенк уже подходил к двери и не стал
