— Предположим, я вам не отвечу.
Перкинс пожал плечами:
— Твое дело, сынок.
— Я обедал со Сьюзен Нортон и ее семьей. Играл с ее отцом в бадминтон.
— И держу пари — проиграли. Нолли ему всегда проигрывает. Спит и видит, как бы выиграть хоть раз. Когда вы ушли?
Бен рассмеялся, но смех звучал не слишком весело.
— Вы режете до кости.
— Знаете, — отозвался Перкинс, — будь я нью-йоркским детективом, как в кино, я бы подумал, что вам есть что скрывать, так вы танцуете вокруг моих вопросов.
— Нечего мне скрывать, — сказал Бен. — Просто мне надоело, что я в городе чужой и на меня показывают пальцами. Теперь вот вы приходите искать скальп Ральфи Глика в моей уборной.
— Нет, я этого не думаю, — Перкинс взглянул на Бена поверх сигареты. — Я только стараюсь вас исключить. Если б я думал, что вы в чем-то виноваты, я бы вас уже засадил в кутузку.
— О’кей. Я ушел от Нортонов примерно в четверть восьмого. Прогулялся к Школьному Холму. Когда стемнело, я вернулся сюда, писал часа два и лег спать.
— Когда вы сюда вернулись?
— Думаю, в четверть девятого.
— Ну, это вас не очень-то обеляет. Видели кого-нибудь?
— Нет. Никого.
Перкинс шагнул к пишущей машинке:
— О чем вы пишете?
— Черт возьми, это не ваше дело, — голос Бена стал резким. — Я вам буду благодарен, если вы не станете совать туда нос. Если у вас нет ордера на обыск, разумеется.
— А не слишком вы обидчивы? Книгу, кажется, пишут, чтобы ее читали?
— Когда она пройдет три переделки, редактуру и публикацию, я сам позабочусь, чтобы вы получили четыре экземпляра. Подписанных. А покамест это попадает в категорию личных бумаг.
Перкинс улыбнулся и отошел от машинки.
— Ладно. Чертовски сомневаюсь, чтобы там оказалась письменная исповедь.
Бен улыбнулся в ответ:
— Марк Твен сказал, что роман — это признание во всем человека, который не совершил ничего.
Перкинс направился к двери.
— Я больше не буду капать на ваш ковер, мистер Мерс. Спасибо, что потратили время, и, к слову сказать, не думаю, что вы хоть раз видели мальчонку Гликов. Но это моя работа — расспрашивать.
Бен кивнул:
— Понятно.
— И надо вам знать, как бывает в таких местах. Вы не станете своим, пока не проживете здесь лет двадцать.
— Знаю. Извините. Но неделю его искать, ни черта не найти, и после этого… — Бен затряс головой.
— Да. Худо его матери. Страшно худо. Злитесь на меня?
— Нет.
Бен подошел к окну и смотрел, пока не увидел, что констебль вышел и пересек улицу, осторожно переступая черными галошами.
Прежде чем постучать в дверь, Перкинс на минуту задержался перед витринами новой лавки. Во времена Городской Лохани сюда легко было заглянуть и увидеть множество толстых женщин, суетящихся у машин. Но фургон декораторов из Портленда простоял здесь почти два дня, и здание совершенно изменилось.
За окнами стояла платформа, покрытая светло-зеленым ковром. Две лампы бросали мягкий свет на предметы, расположенные на витрине: часы, прялку и старомодный кабинет орехового дерева. Скромные таблички указывали цену. Бог мой, неужели кто-нибудь в здравом уме станет платить 600 долларов за прялку, если может пойти и купить зингеровскую машинку за 48 долларов 95 центов?
Вздохнув, Перкинс постучал в дверь.
Она открылась сразу, как будто его поджидали у порога.
— Инспектор! — тонко улыбнулся Стрэйкер. — Как хорошо, что вы заглянули.
— Я всего лишь старый констебль. — Перкинс зажег «Пэлл-Мэлл» и вошел. — Перкинс Джиллеспи. Рад вас видеть.
Он протянул руку. Ее мягко сжала кисть, показавшаяся ненормально сильной и очень сухой, и тут же бросила.
— Ричард Трокетт Стрэйкер.
— Я так и понял.
Перкинс оглянулся. Лавку недавно покрасили. Из-под запаха свежей краски пробивался какой-то другой, неприятный, но Перкинс не смог распознать его.
— Что я могу для вас сделать в такой прекрасный день? — осведомился Стрэйкер.
Перкинс озадаченно глянул в окно, за которым все еще лило как из ведра.
— Нет, пожалуй, ничего. Я просто забежал поздороваться. Вроде как поприветствовать вас в городе и пожелать всяческих успехов.
— Как это предупредительно! Хотите кофе? Шерри? У меня есть и то и другое.
— Нет, спасибо, я не могу задерживаться. Мистер Барлоу здесь?
— Мистер Барлоу осуществляет покупательные операции в Нью-Йорке. Я не жду его раньше десятого октября.
— Так вы откроетесь без него. — Перкинс подумал, что, если цены в витрине не изменятся, Стрэйкер вряд ли собьется с ног. — Кстати, как имя мистера Барлоу?
Улыбка Стрэйкера походила на лезвие бритвы.
— Вы спрашиваете в вашем официальном качестве, э-э… констебль?
— Ничуть. Просто любопытно.
— Полное имя моего партнера Курт Барлоу. Мы вместе работали в Лондоне и Гамбурге. Это, — Стрэйкер обвел рукой магазин, — наша отставка. Скромно. Но со вкусом. Мы не рассчитываем заработать больше чем на жизнь. Мы просто любим старые вещи, красивые вещи и надеемся заработать себе репутацию в округе… может быть, во всей вашей столь прекрасной Новой Англии. Как вы думаете, это возможно, констебль Джиллеспи?
— Я думаю, все возможно, — ответил Перкинс, оглядываясь кругом в поисках пепельницы. Не найдя ничего, он стряхнул пепел в карман плаща. — Во всяком случае, я надеюсь, что вам повезет. И передайте мистеру Барлоу, когда он появится, что я постараюсь познакомиться с ним.
— Передам, — сказал Стрэйкер. — Он любит общество.
— Отлично. — Джиллеспи направился было к дверям, но остановился и оглянулся. Стрэйкер внимательно смотрел на него. — Кстати, как вам старый дом?
— Он требует большого ремонта. Но у нас есть время.
— Пожалуй, — согласился Перкинс. — Не думаю, чтобы вам досаждали малолетки.
Брови Стрэйкера поднялись:
— Кто?
— Дети, — терпеливо пояснил Перкинс. — Знаете, им обычно нравится цепляться к новым людям. Бросать камешки, звонить в звонок и убегать и так далее.
— Нет, — сказал Стрэйкер, — никаких детей.
— Мы вроде как одного потеряли.
— В самом деле?
— Все думают, что его уже не найти. По крайней мере, живым.
