как будто в порядке. Окно закрыто. Вещи на своих местах.
— Марк, что-нибудь не в порядке?
— Нет, папа.
— Ну… спокойной ночи тогда.
— Спокойной ночи.
Дверь тихо закрылась, послышались шаги идущего вниз по лестнице отца. Марк медленно приходил в себя. Ребенок немного младше — или немного старше — бился бы в истерике. Но Марк только чувствовал, как медленно уходит ужас: как будто тело высыхает на ветру после купания. А когда страх ушел совсем — его сменила сонливость.
Прежде чем совсем заснуть, он успел подумать — в который раз — о странностях взрослых. Они нуждаются в дрянных пилюлях, чтобы отогнать страхи, не дающие им спать, но до чего же смешные и прирученные эти страхи. Работа, деньги, что подумает учитель, если мы не достанем для Дженни хорошую одежду, любит ли меня моя жена… Смешно сравнивать их с теми кошмарами, с которыми каждый ребенок остается наедине, чуть только положит голову на подушку. А ведь для этих страхов нет ни снотворного, ни психотерапии, ни социальных служб. Ужасающие битвы происходят по ночам в детских спальнях: с тем, кто в углу, с тем, кто как раз там, куда ты смотришь. И единственное средство от этих кошмаров — медленное притупление фантазии, и это называется взрослением.
Мысли эти проскользнули у него в голове в форме некой умственной стенографии. Предыдущей ночью для Мэтта Берка подобная сцена закончилась сердечным припадком; этой ночью Марк Петри через десять минут после нее спокойно спал, сжимая в кулаке пластиковый крест. Вот в чем разница между мужчинами и мальчиками.
11. Бен (4)
В десять минут десятого утром — ярким, солнечным воскресным утром — Бен начинал серьезно волноваться за Сьюзен, когда зазвонил телефон у его постели. Бен схватил трубку:
— Где ты?
— Спокойно. Я наверху у Мэтта Берка. Он желает твоего общества — как только будешь готов.
— Почему ты не пришла?..
— Я заглянула раньше. Ты спал как ягненок.
— Здесь на ночь отключают всех наркотиками, чтобы без помех подбирать подходящие потроха для пациентов-биллионеров. Как Мэтт?
— Поднимись и взгляни сам, — посоветовала она и не успела положить трубку, как Бен уже вскочил.
Мэтт выглядел гораздо лучше, он почти помолодел. Сьюзен сидела рядом в ярко-голубом платье. Мэтт поднял руку в знак приветствия.
Бен подтащил к кровати ужасающе неудобное больничное кресло.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он Мэтта.
— Куда лучше. Слабость, но лучше. Сегодня мне уже давали на завтрак яйцо.
Бен поцеловал Сьюзен и заметил в ней странное напряжение — как будто все в ней было связано тонкой проволокой.
— Появилось что-нибудь новое с тех пор, как ты вчера звонила?
— Нет, я уехала из дому в семь, а Лот в воскресенье просыпается немного позже.
Бен обернулся к Мэтту:
— Вы в состоянии об этом говорить?
— Думаю, да, — он слегка вздрогнул, и одетое на него Беном распятие сверкнуло. — Кстати, спасибо вам за него. Это очень успокаивает, хоть я и купил его в отделе уцененных товаров.
— Как ваше состояние?
— По терминологии молодого Коди — стабилизировалось. Он сказал, что такие приступы случаются в результате сильнейших потрясений. Я держал рот на замке. Правильно я сделал?
— Совершенно правильно. Но события развиваются. Мы со Сьюзен собираемся выложить все Коди. Если он не вызовет ко мне санитаров немедленно, мы пришлем его к вам.
— Я ему покажу, — мстительно произнес Мэтт. — Негодяй отобрал у меня трубку.
— Сьюзен вам рассказала, что случилось в Джерусалемз Лоте с вечера пятницы?
— Нет. Она ждала вас.
— Прежде чем она это сделает, вы расскажете мне, что случилось у вас в доме?
Лицо Мэтта потемнело, на минуту маска выздоравливающего исчезла и Бену снова явился тот старик, которого он видел вчера.
— Если вы не…
— Нет, конечно, я должен это сделать, если хоть половина моих подозрений верна. — Он горько улыбнулся. — А я-то всегда считал себя рационалистом. Вы слышали версию Сьюзен?
— Да, но…
— Конечно. Я только хотел убедиться, что могу обойтись без предыстории.
И он рассказал почти все равнодушным, бесстрастным голосом, прервав рассказ только тогда, когда вошла сестра, неслышно ступая войлочными тапочками, и спросила, не хочет ли он имбирного лимонада. Мэтт сказал ей, что имбирный лимонад — это замечательно, и потягивал его через соломинку до самого конца своего рассказа.
Когда дошло до того, как Майк вывалился в окно, Бен заметил, что кубики льда в стакане Мэтта слабо зазвенели, но голос оставался ровным голосом ведущего урок учителя. Бен подумал — в первый раз — что перед ним замечательный человек.
— Итак, — сказал Мэтт, немного помолчав, — не видев ничего своими глазами — что вы думаете об этой ереси?
— Мы вчера все обсудили, — сообщила Сьюзен. — Бен расскажет.
Немного смущаясь, Бен перечислил все рациональные объяснения и отверг их одно за другим. Когда он вошел до валявшегося под окном ставня, Мэтт зааплодировал:
— Браво! Настоящий сыщик. — Потом взглянул на Сьюзен: — А вы, мисс Нортон, в свое время писавшая такие рассудительные сочинения? Что вы думаете?
Она опустила глаза, потом подняла взгляд на него:
— Бен вчера прочел мне лекцию о словах «не могу» и «не может быть», так что я не стану их говорить. Но признаюсь, мне трудно поверить, что Салем Лот кишит вампирами.
— Если это можно будет сделать секретно, я пройду психиатрический осмотр, — тихо проговорил Мэтт.
Она слегка покраснела:
— Нет-нет, поймите меня правильно, пожалуйста. Я уверена, что в городе что-то происходит. Что-то ужасное. Но… это…
Мэтт положил руку на ее кисть:
— Я все понимаю, Сьюзен. Но ты можешь сделать для меня одну вещь?
— Конечно, если сумею.
— Давайте мы… все трое… сделаем допущение, что это правда. До тех пор, только до тех пор — пока не будет доказано обратное. Это научный подход — не так ли, Бен? И никто не обрадуется больше, чем я, если ничего не подтвердится.
— Но вы на это не надеетесь?
— Нет. После длительных дебатов с самим собой я принял решение. Я верю тому, что видел своими глазами.
— Вопросы веры и неверия мы лучше пока оставим, — сказал Бен, — сейчас они только мешают.
— Ладно. Что вы предполагаете делать?
