Германии будет достаточно перейти к рейдерской войне надводными и подводными судами. Линкоры и линейные крейсера для ведения рейдерской войны непозволительно дорогая роскошь, хотя, в случае столкновения с тяжелыми кораблями противника шансов уцелеть у них неизмеримо больше. К тому же Германия уже обладает надводным флотом, способным потягаться с французами или уничтожить любой из флотов Балтийского моря в эскадренном бою, а также дружескими отношения с Италией. Таким образом я предполагаю, что в ближайшее время Германия начнет строительство подводных лодок и рейдерских кораблей, а для высвобождения верфей и ресурсов пытается сбыть ненужные и затратные при строительстве тяжелые надводные корабли третьим странам.
— Значит ви полагаете, что линкоры и линейные крейсера устарели как класс? — Сталин раскурил трубку.
— Никак нет, Иосиф Виссарионович. Я полагаю, что Гитлер не собирается соревноваться с англичанами в крупных боевых кораблях, повторяя ошибку кайзера, а приступит, в случае войны с ней, к морской блокаде и неограниченной подводной войне. Проще говоря – будет пиратствовать, пока не перетопит все их транспорты.
— Тогда я правильно понимаю – ви полагаете, что нападение Германии на Польшу или Советский Союз исключено?
— Я, как военный человек, никогда не исключаю ничьего нападения на мою Родину и разрабатываю соответствующие планы для обороны и наступления, — уклонился от прямого ответа адмирал. — Но в случае войны с Германией флоту останется только сражаться и погибнуть.
— Вот как… — Сталин сделал две короткие затяжки. — Мне понятна ваша позиция, товарищ Кузнецов, садитесь. Есть мнение, что советскому народу немецкий линкор гораздо нужнее, чем народу японскому. Просто необходим. Товарищ Литвинов, передайте послу фон дер Шуленбургу, что советское правительство будет радо принять господина Риббентропа в Москве. А ви, товарищ Кузнецов, разработайте пожалуйста план развития подводного и противолодочного флота СССР. Я… — Вождь пару секунд попыхтел трубкой – …полистаю на досуге.
Шарлоттенбург, Зесенер-штрассе, 15
Парни прибыли в Берлин нынче же днем, полуденным поездом, с корабля на бал в прямом смысле слова. Если считать кораблем училище, разумеется. Погода в германской столице стояла мерзопакостнейшая. Стеной валил мелкий сухой снег, столбик термометра уверенно стремился к нулю, а пронизывающий ветер бросал снег в лицо и ледяными пальцами пробирался под одежду, выстуживая даже самые горячие души.
— Наверное, зря я сообщил домой, что приезжаю завтра утром, — Йоган поежился.
— Наверное, — согласился Карл. — А, кстати, зачем?
— Да дурь в голову ударила, — невесело усмехнулся Арндт. — Решил продемонстрировать какой я взрослый и самостоятельный, а то надоела эта опека.
Он скривился, и тонким голоском произнес:
— Мигелито, одень шарф, на улице холодно. И не гуляй долго, я волнуюсь.
— Обо мне бы кто так заботился, — пробурчал Геббельс, придерживая левой рукой поднятый воротник.
— Да уж, — вздохнул его приятель. — А могли бы на машине добраться. Дурак я, дурак…
— Погляди на это с другой стороны. Сделаешь родне приятный сюрприз.
— Тоже верно, — вздохнул Йоган. — Ну что, пошли?
Автобусы, к счастью, ходили невзирая на погоду, так что где-то через час парни уже были на месте. Увидав крупный двухэтажный особняк в центральной части Шарлоттенбурга, Карл покосился на приятеля и мрачно спросил:
— А твой отец, он вообще – кто? Лучше подумай, прежде чем отвечать, потому что если он окажется каким-нибудь генералом, и я буду вынужден все время отпуска стоять по стойке «смирно» и маршировать строевым шагом, то в жизни тебе этого не прощу.
— Военные в друзьях у него водятся, и в немалых чинах, — хитро прищурился Йоган, но глядя на стремительно мрачнеющего Геббельса вздохнул, и серьезным тоном добавил. — Ладно, не кисни, а то у всех соседей молоко свернется. Инженер он. Один из ведущих инженеров Фердинанда Порше. Танки зубилом клепает.
— Зубилом? — изумился Карл. — Это как?
Арндт расхохотался.
— Пойдем, — подтолкнул он товарища. — Папа сам тебе все расскажет, зуб даю.
— Вот ты в кого такой словоохотливый, — пробормотал Геббельс, двигаясь к двери.
На стук дверь открыла пожилая горничная, смуглая, с иссиня-черными волосами. Увидав Йогана она просто-таки просияла:
— Молодой синьор приехал! — воскликнула женщина. — Мадонна, да проходите же быстрее, такая погода на улице! Не хватало еще, чтоб вы простыли.
— Здравствуй, Мануэла, — Йоган улыбнулся и обнял горничную. — Я тоже по тебе соскучился.
— Пойду, доложу синьоре, она обрадуется! — женщина явно смутилась столь вольным поведением хозяина.
— Ага, — ответил Арндт. — Карл, ты так и будешь стоять столбом на пороге? Давай, скидывай шинель, а то она сохраняет под собой только уличный мороз. Вешалка слева от тебя.
Покуда парни снимали верхнюю одежду и обметали с сапог снег (сухой – не сухой, а налипло его на ноги прилично), Мануэла успела сгонять к хозяйке дома, и та появилась на лестнице, ведущей на второй этаж, именно в тот момент, когда молодые люди взялись за свои дорожные чемоданчики.
Матушка Йогана оказалась женщиной достаточно высокой и статной, с горделиво посаженной головой, и теми хищными, но в то же время мягкими и чисто женскими чертами лица, которые характерны для женщин из благородных семейств Кастилии. Как и у большинства испанцев, многовековое владычество мавров на Пиренеях сказалось на цвете ее кожи, а вот три беременности (Йоган упоминал, что у него есть сестра и брат) на ее фигуре никак не отразились. «Алая роза в летнем саду ночью», пришло в голову Карла поэтическое сравнение. Было в этой женщине что-то жаркое, неистовое даже, прикрытое внешней красотой, как лицо маской на венецианском карнавале.
— Мигелито, я с ума сойду с тобой! — воскликнула она, стремительно спускаясь к кадетам. — Ну почему ты не сказал, что приезжаешь сегодня? Отец бы вас встретил, а так – эта ужасная погода! Как вы добирались?
Оказавшись рядом с сыном, женщина заключила его в объятья.
— Пустое, мама. Нормально мы добирались, на автобусе, — Йоган чмокнул мать в щеку и аккуратно освободился из объятий. — Познакомься с моим другом, Карлом Геббельсом. Карл, это моя мать, фрау Анна Арндт, в девичестве Сильва-и-Тахо, хотя она предпочитает обращение «донья Анна».
— Ах, Карлито, я так рада что ты приехал! — на сей раз настал черед Геббельса оказаться в объятьях. Он даже не успел вымолвить ни одной приличествующей случаю фразы. Йоган ухмыльнулся, как бы демонстрируя невысказанное: «А я говорил». — Я так рада, что Мигель подружился со столь достойным юношей, как ты.
— Мама… — страдальчески вздохнул Йоган и закатил глаза.
— А что такого? — удивилась донья Анна. — Я действительно рада.
И, повернувшись к Карлу, добавила:
— Мигелито много писал о тебе и твоих приключениях. Знаешь, у него никогда не было настоящих друзей…
— Мама! — Йоган повысил голос.
— Все, все, умолкаю, — улыбнулась донья Анна. — Мальчики, время – почти четверть второго. Быстрее переодевайтесь к обеду.
