отрывка отмечает, что данный инструмент состоял из деревянной рукоятки, к которой прикреплены три полосы шириной в палец человека, и использовался для порки
На фреске из Помпей мы видим еще более ясное изображение наказания в римской школе. Действие происходит под одной из колоннад, многочисленных во всех городах, где проводились публичные занятия. Сзади изображены несколько мальчиков, которых можно распознать по их длинным рубахам. Они сидят, поглощенные изучением рукописных свитков, в то время как пожилой, крепкий бородатый учитель стоит впереди, отдавая им приказания. За ними видны несколько праздных зрителей, а может быть, тоже ученики. На переднем плане справа представлена сцена наказания. Вполне развитый 14 – 15-летний мальчик, но сохранивший некоторые детские черты, совершенно голый, если не считать узкой набедренной повязки, лежит на плечах мальчика, стоящего перед ним с согнутыми коленями и держащего в своих руках вытянутые руки жертвы. Другой же мальчик, стоящий на коленях сзади, крепко держит наказуемого за вытянутые ноги, так что последний не избегнет ни одного направленного на него удара. За этой группой стоит молодой человек, замахнувшийся зажатым в правой руке орудием наказания, очевидно описанной выше ферулой. Искаженное криком лицо жертвы художник сознательно обратил к зрителю, чтобы ясно показать, что мальчик уже подвергся множеству свирепых ударов. Это очевидно также из положения мальчиков, которые держат наказуемого: они нагнули головы, будто боятся, как бы и их не задела ужасная розга. Вся сцена невольно напоминает картину наказания раба, также изображая порку голого тела – грубое и жестокое деяние, слишком суровое, чтобы быть обыденным.
Какую цель преследовал явно неискушенный художник, создавая эту картину? Было ли это лишь воспроизведение любопытной сценки из повседневной жизни? Или же он фиксировал особо характерную сцену, выделяющуюся своей уникальностью, намеренно ли он старался добиться садистского эффекта? В данном случае стремление не допускать наготы, которое порой проявлялось у римлян, не мешало вынесению таких наказаний; они были обыденным делом и в Германии «в старые добрые времена».
В романе Апулея («Метаморфозы», ix) мы находим любопытную литературную параллель к этому изображению в сцене наказания юного обольстителя потерпевшим мужем. Оно интересно описанием порки подростка. Муж застал его со своей неверной женой и, после того как сам ублажил себя с ним, выпорол его с помощью двух рабов. «Quam altissime sublato puero ferula nates eius obver-berans»[35], – читаем мы в оригинале. Следовательно, таким наказаниям подвергались дети и подростки. Следует подчеркнуть, что в этом отрывке муж обращается с юношей как с ребенком и намеревается в первую очередь унизить его этим наказанием, то есть не признает в нем взрослого.
В заключение можем задаться вопросом: раздавались ли когда-нибудь в Риме протесты против столь жестоких наказаний для детей? По крайней мере, несколько таких протестов дошли до нас. Один из наиболее важных принадлежит ритору Квинтилиану, жившему около 35–95 годов н. э. Дав много полезных советов по духовному образованию юношей, он пишет в «Institutio Oratoria»: «Я полностью против обычая телесных наказаний при обучении, хотя он широко распространен и не осуждается даже Хрисиппом. Во- первых, эти наказания отвратительны, годятся только для рабов и безусловно рассматривались бы как оскорбление, если им подвергать не детей. Далее, ученик, чей разум слишком загрубел, чтобы его исправить выговорами, станет так же безразличен к побоям, как и худший из рабов. Наконец, эти меры будут совершенно ненужными, если учителя проявят терпение и участие. Но в наши дни учителя настолько небрежны, что предпочитают наказывать учеников за дурные поступки, вместо того чтобы направить их на верный путь. Кроме того, если понуждать ребенка побоями, то что делать с юношами, на которых страх не подействует, а учиться которым нужно гораздо большему? И задумайтесь, какими постыдными, какими непристойными могут оказаться последствия, вызванные у жертвы болью или страхом. Чувства стыда гложет и лишает сил душу ребенка, заставляет его таиться по темным углам. А если мы проявим небрежение при выборе учителей и наставников, я и подумать боюсь, как постыдно эти презренные могут злоупотреблять своим правом… Но оставим эту тему – о ней сказано уже достаточно». Читая эти слова, мы вынуждены задаться вопросом: можно ли считать рассмотренную выше сцену на фреске, происходившую на глазах у публики, одним из постыдных случаев злоупотребления правом наказывать? И что еще нужно, чтобы оправдать слова Квинтилиана?
Мальчиков, совершивших воровство, но слишком юных, чтобы наказывать их наравне со взрослыми, подвергали порке березовыми розгами. Мы читаем об этом у Геллия («Аттические ночи», vi, 18).
2. Завоевания
Но все страдания, которые римским детям, особенно мальчикам, приходилось терпеть из-за суровой дисциплины в школе и дома, были мелочью по сравнению с наказаниями, которым римляне подвергали своих врагов, рабов и преступников.
Из-за обилия сохранившихся свидетельств приведем лишь несколько характерных примеров. Напомним цитату из Ницше: «Мы увидим там живущих вместе и предоставленных собственным силам людей, которые стремятся отстаивать свой вид главным образом потому, что они должны отстаивать себя или подвергнуться страшной опасности быть истребленными». Как мы знаем, крохотной римской общине в первый век ее существования постоянно угрожали могущественные враги, против которых Рим несколько столетий вел борьбу не на жизнь, а на смерть. Неудивительно, что эти битвы сопровождались ужасающим кровопролитием, и легко можно понять, почему римляне всегда прибегали к жестоким методам для сохранения господства над покоренными народами. Точно так же нетрудно сделать вывод (хотя этому факту ранее не уделялось достаточно внимания), что у народа, который столетиями жил в состоянии войны, культивировались именно те черты характера, которые впоследствии редуцировались в садизм.
Одним из самых опасных врагов Древнего Рима были самниты. Описывая войны с этим народом, Ливий приводит много важных для нас подробностей. Например, во время войны, которая шла примерно в 330–300 годах до н. э., жители города Сора перешли на сторону самнитов и убили римских колонистов (этот город был римской военной колонией, то есть самнитским городом с римским гарнизоном). Римляне не успокоились, пока им не удалось сурово покарать город. Они взяли город, убили всех мужчин, которые оборонялись, а из тех, кто сдался, отобрали 225 человек и отправили в Рим. Там пленников публично высекли на форуме и обезглавили,
Если такая судьба ожидала власти покоренных городов, то простым людям тем более нечего было рассчитывать на пощаду от великодушного победителя. Вспомним судьбу Югурты или Верцингеторикса. Они, а также многие другие, менее известные, были удавлены рукой палача в подземной тюрьме на форуме, остатки которой сохранились до сих пор. После того как Тит разграбил Иерусалим, доблестного вождя евреев Симона бар Гиору провели по улицам Рима в триумфальной процессии. Затем, перед началом грандиозного жертвоприношения на Капитолии, которым увенчалась церемония, его подвели к краю Капитолийского холма, выпороли и сбросили вниз. Иосиф Флавий сообщает: «Когда было объявлено о его смерти, поднялось всеобщее ликование и тогда начались жертвоприношения»[36]. Все казни пленников проводились публично. В первую очередь обычай требовал, чтобы публично проводились порки, предшествовавшие казням, – они выступали как средство устрашения.
У Сенеки Старшего («Контроверсии», ix, 2, 10) мы читаем, что граждан на эту церемонию созывал специальный сигнал трубы. Нет необходимости останавливаться на психологическом эффекте, который производили регулярные посещения этих жестоких казней. Мы вынуждены лишь обратить внимание на то, что нет особой разницы между народом, привыкшим присутствовать на публичных казнях, и людьми, получающими удовольствие от кровавых гладиаторских игр. Ранее этому обстоятельству уделялось слишком мало внимания.
В первые столетия существования города римская жажда власти была направлена на покорение всех народов, противостоявших Риму. Когда эта цель была достигнута и под властью Рима оказался почти весь известный мир, жажда власти неизбежно обратилась на саму себя. Это четко понимал глубокий знаток
