просвещенным и рассудительным холостяком, видевшим жизненные преграды и смирявшимся с ними с мудрой умеренностью. В отличие от полного юношеской энергии Катулла, он никогда не был по-настоящему юным и никогда не знал юной любви. Мы знаем его отношение к любви – зачем мучиться от любви, когда можно наслаждаться хорошенькой юной рабыней, служанкой или проституткой? Ни один человек не может так говорить о любви, если она является к нему как бурная страсть, способная принести как неизмеримое счастье, так и неизмеримое горе. И разумеется, верно, что все небольшие любовные стихотворения Горация, обращенные к Лалаге, Хлое, Лидии и Пирре, поражают нас своей неестественностью и надуманностью, невзирая на лаконичное изящество их языка и композиции.

Мы уже пытались показать, что намного более правдив поэт в описании своей любви к красивым мальчикам и юношам. Осмелимся даже предположить, что само его влечение к мальчикам не позволяло ему серьезно любить какую-либо женщину. Гораций был, разумеется, бисексуален с сильной тенденцией к гомосексуальности. Вот почему все женщины, к которым он обращается или которых живописует, столь безжизненны. Никто никогда не сомневался в реальности Катулловой Лесбии, но любой читатель сомневается в реальности Лалаги, Хлои и других героинь Горация. Отсюда не следует, что у Горация не было сексуальных отношений с женщинами; просто такая любовь никогда не разжигала в нем страсти. Он мог бы сказать: «Я обладал ими, но никогда не принадлежал им».

Но женщины, время от времени привлекавшие его внимание, были, разумеется, не более чем рабынями или проститутками. Их изящные, мимолетные, обольстительные фигуры постоянно появляются в его «Сатирах», по-видимому основанных на реальных событиях. По пути в Брундизий поэт «обманщицу- девушку ждал до полуночи», заснул и увидел эротический сон («Сатиры», i, 5, 82). Известная эротическая сатира (12) содержит, на взгляд современного читателя, цинично точное руководство, как получить недолгое сексуальное удовольствие без опасности для чести или спокойствия. Гораций говорит (i, 2, 78):

…брось за матронами гнаться: ведь так лишьГоре скорее испить, чем сорвать удовольствие можно.

Проститутки всегда доступны, и к тому же они обычно столь же, если не более, красивы:

Если прижмется ко мне и крепко обнимает руками, —Будет она для меня всех Илий милей и Эгерий.Буду ласкать, не боясь, что муж из деревни вернется,Что затрещит под ударами дверь, залают собаки,Криком наполнится дом, любовница вскочит с постелиИ завизжит рабыня-пособница: «Горе мне, бедной!» —За ноги эта страшась, за приданое – та, за себя – я[74].

Это не слова поэта, который почитал бы или хотя бы уважал женщину. Точно так же Гораций почти ничего не говорит о несчастной любви к женщине. Напротив, порой он бахвалится своим непостоянством. Снова закрадывается мысль, что этот человек, никогда не знавший глубокой, истинной, страстной любви к женщине, в действительности не нуждался в женщинах. Женщина (как и любимый им юноша-раб) была для него не более чем объектом краткого чувственного удовольствия.

Возможно, что поэт в юности пережил горькое разочарование в женской верности. На это указывает 15 -й эпод. Одна из его незнатных любовниц поклялась ему в верности:

Ночью то было – луна сияла с прозрачного небаСреди мерцанья звездного[75].

Но вскоре она отдалась более удобному поклоннику, очевидно превосходившему поэта богатством. Гораций предсказывает, что они не уйдут от судьбы, а затем, говорит он, придет его черед посмеяться. Позже он всегда высмеивал свои любовные неудачи. Он говорит про юную Лалагу, что она – лишь незрелый виноград, телка, которая вскоре бросится искать мужа («Оды», ii, 5). Он спрашивает непостоянную Пирру, какой надушенный щеголь стал ее любовником, для кого она подвязывает свои светлые волосы, и благодарит богов за то, что буря измены оставила его в живых («Оды», i, 5). Он с удовольствием отмечает, что его былая любовь, Лидия, которая когда-то была холодна к нему, в свою очередь постарела, больше не привлекает юношей и вынуждена идти на улицу в поисках тщетных приключений («Оды», i, 25). Он не скрывает удовольствия («Оды», iv, 13), что Лика постарела, и ни тонкие косские одеяния, ни сверкающие камни не могут вернуть ей утраченного очарования. Лучше умереть в молодости, подобно его бывшей возлюбленной Кинаре, чем становиться старой каргой

На посмешище всем юным искателямПылких встреч. Полюбуйтесь- ка: Факел стал головешкою[76].

Он советует («Оды», i, 33) своему другу Тибуллу не жаловаться, если девушка бросит его ради более молодого любовника. В любви всегда так происходит:

К Киру пьяная страсть жжет Ликориду.Лоб узкий хмурит она. Кир же к Фолое льнет,Недотроге, – скорей волки АпулииКоз покроют непуганых,Чем Фолоя впадет в грех любострастия.Знать, Венере дано души несродныеИ тела сопрягать уз неразрывностьюПо злокозненной прихоти[77] .

(Случилось так, говорит он, что вольноотпущенница Миртала пленила его, притянув к себе яростней бурной Адриатики, хотя Венера обещала ему райскую любовь.)

Еще одному другу («Оды», ii, 4) он пишет, что нет греха в любви к рабыне, – так поступали Ахилл и другие герои Троянской войны. Кроме того, может быть, эта девушка происходит из царской семьи, и в любом случае она красива:

Одобряю я и лицо, и руки,Голени ее, – не ревнуй, приятель[78], —

потому что поэту уже под сорок, и он потерял к ней интерес.

Создается впечатление, что Гораций с приближением старости все сильнее превращался в простого наблюдателя жизни и любви. Такое отношение характерно для всех его поступков, соответствовавших, насколько возможно, философским принципам поэта. Он оставил прелестное описание такого образа жизни в оде, обращенной к своему другу Квинтию Гирпину («Оды», ii, 11):

О том, что мыслит храбрый кантабр и скиф,За дальним брегом бурного Адрия,Не думай, Квинт Гирпин, не думай И не волнуйся о нуждах жизни,Довольной малым… Юность цветущаяС красою вместе быстро уносится,И старость гонит вслед за нимиРезвость любви и беспечность дремы.Не век прекрасны розы весенние,Не век кругла луна светозарная, —Зачем же мир души невечнойТы возмущаешь заботой дальней? Пока мы живы, лучше под пиниейИль под платаном стройным раскинуться,Венком из роз прикрыв седины,Нардом себя умастив сирийским,И пить! Ведь Эвий думы гнетущиеРассеет быстро. Отрок, проворнееФалерна огненную влагуТы обуздай ключевой водою! А ты из дома, что в стороне стоит,Красотку Лиду вызови, – пусть онаСпешит к нам с лирой, косы наспехВ узел связав на манер лаконский.

В этой оде мы видим все то, что еще манит стареющего поэта: дружбу, вино и не слишком скромных девушек, своей музыкой и красотой прибавляющих прелести маленькому пиру на природе. Но в глубине души Гораций уже давно недоступен любви, хотя прекрасная юность снова неожиданно пленяет его – страсть, о которой он так трогательно поет в уже упомянутой оде (iv, 1).

Итак, Гораций был по природе бисексуален. Женщин он не презирал, а наслаждался ими умеренно, не теряя рассудка. Они никогда не пленяли его сердце, и он относится к ним и к сексуальной жизни в целом с прелестным юмором, который давал ему волшебную власть над всеми запутанными и разнообразными проявлениями жизни. Будучи человеком немолодым, Гораций мог рассказать больше, чем любой другой римский поэт; но юности неинтересна его зрелая мудрость.

Обратимся к Тибуллу. Мерике так отзывается о нем:

Переменчивый бриз играет над нивами,И его нежные ласки гнут колосья к земле.О, Тибулл, раб любви! Так и песни твои,Столь изысканно-гибкие, несет ветер богов.

А Гораций говорит о нем («Послания», i, 4):

Не был ты телом без чувств никогда: красоту тебе богиДали, богатство тебе и умение им наслаждаться.Больше чего ж пожелать дорогому питомцу могла быМамка, коль
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату