Введение в чтение Гегеля

реальности и своей человеческой значимости вообще. Но человек, по Гегелю, действителен по-человечески и действительно является человеком лишь в той мере, в какой он признан в качестве такового. Значит, ради того, чтобы быть человеком, обнаружить, или явить себя таковым, Человеку надо иметь возможность умереть и он должен уметь рисковать своей жизнью.

Гегель говорит об этом так:

«Каждый может добиться признания со стороны другого лишь в той мере, в какой его многообразные проявления (mannigfaltige Erscheinung) оказываются в нем неразличен- ными, [в той мере, в какой он] доказывает свою бесконечность в каждой отдельной части своего владения и отмщает всякое посягательство (Verletzung) на нее [не останавливаясь даже перед] смертью [обидчика]. И само посягательство также должно иметь место, ибо Сознание [= Человек] обязано добиваться (auf… gehen) этого признания; частным лицам необходимо это взаимное посягательство, дабы они могли признать (erkennen) [и узнать] друг друга в качестве наделенных разумом [= людей]. Ибо Сознание по существу таково, что целое отдельного открывается и остается себетождественным в становлении другим (Anderswerden), обретается в другом сознании, оказывается сознанием другого, и как раз в этом последнем обретает абсолютную опору тотальности [собственной]; иными словами [Сознание таково, что оно] должно быть признано другим. Но о том, что моя тотальность [взятая] как [тотальность] отдельного лица в другом сознании стала как раз этой для-себя-сущей-тотальностью, [т. е. о том,] что она признана и уважена, я узнаю, только видя, как ведет себя (Handelns) другой по отношению к моей тотальности; и точно так же другой должен в то же самое время проявить себя по отношению ко мне как тотальность: точно так, как проявил себя я по отношению к нему. Если они никак себя не проявляют [избегая столкновения], если они уступают друг другу [без борьбы], — тогда ни один из них не предстал другому как [некая] тотальность, наличное бытие одного [не предстало] другому как тотальность, [нет] ни представления (Darstellen), ни признания. Слова, объяснения, обещания не суть признание; ведь язык — это лишь идеальный средний [опосредующий их] термин: слова так же легко забываются, как и произносятся, они не обеспечивают устойчивого (bleibendes) действительного признания.» [Vol. XIX, р. 226, примечание 3, 15-я строка до конца страницы]. — «Каждое единичное должно таким образом полагать себя как тотальность в сознании другого, чтобы при этом мочь выставить против другого во имя сохранения любой единичности всю свою раскрывающуюся тотальность, поставить на карту [даже] жизнь; и точно так же, каждый должен поставить себе целью смерть другого. Я могу узнать себя в сознании другого в качестве этой единичной тотальности [как индивид, или личность] лишь в той мере, в какой внедряю себя в его сознание как нечто исключающее [его] и исключающее тотально, [т. е. как] желающий его смерти. Поставив себе целью его смерть, я сам иду на смерть, ставлю на карту свою жизнь. Я впадаю в противоречие, желая утвердить (behaupten) единичность моего наличного бытия и моего владения; и это утверждение оборачивается своей противоположностью, [а именно, тем, что] я жертвую всем этим владением и, возможно, самой возможностью владеть чем-то и получать удовольствие, [я жертвую] самой жизнью. Полагая себя тотальностью единичности, я сам себя снимаю в качестве тотальности единичности; я хочу получить признание в этой моей экспансии, в моем наличном бытии и в моем владении; однако выходит так, что я снимаю это существование и на самом деле получаю признание как наделенный разумом [= человек], как тотальность лишь в той мере, в какой, имея целью смерть другого, сам рискую собственной жизнью и диалектически снимаю эту экспансию себя, [т. е.] тотальность моей единичности.

Такое признание единичности всецелого влечет за собой ничто и смерть. Каждый должен узнать о другом, является ли тот абсолютным сознанием [= Человек]. Каждый должен поставить себя в такое положение по отношению к другому, чтобы это вышло на свет божий; он должен его задеть, и каждый узнает о другом, представляет ли тот собой [некую] тотальность [индивидуальность, или человеческая личность], только лишь заставив его пойти до конца на смерть (bis auf den Tod treibt); и точно так же каждый удостоверяется в том, что он — тотальность, только когда сам готов пойти на смерть. Если же он останавливается на полпути (innerhalb), если он дает понять другому, что готов пойти на потерю части или всего владения, рискнуть удовольствиями, но не самой жизнью, тогда он непосредственным образом предстает другому не-тотальностью; он абсолютно не есть для себя; он становится рабом другого. Если он останавливается на полпути и выходит из схватки (Streit) до того, как дело дойдет до жизни и смерти, тогда он ни себя не утвердил тотальностью, ни другого не признал таковой…

Это признание единичностей есть, следовательно, в себе самом [некое] абсолютное противоречие: признание — это не что иное, как наличное бытие Сознания, [взятого] как тотальность, в другом Сознании; но в той мере, в какой [первое] Сознание становится действительным, оно снимает другое Сознание [убивая его]; тем самым признание снимает само себя. Оно не только не осуществляется, но, напротив, перестает быть [= существовать] постольку, поскольку (indem) оно есть [= существует]. И вместе с тем Сознание есть [= существует] только в силу его признания другим, и оно в то же время является Сознанием только как абсолютное нумерическое единство (Eins), и [оно] должно быть признано таковым; но это означает, что его целью должна быть только смерть другого и своя собственная и что оно есть [= существует] только как действительность смерти» [vol. XIX, р. 228, 17-я строка—229, 31-я строка, и 230, 7— 17-я строки].

Человеческая реальность, таким образом, оказывается в конечном счете «действительностью смерти»: Человек не просто смертен, он есть воплощенная смерть, он есть своя собственная смерть. И в отличие от «естественной», чисто биологической смерти, смерть, каковой является Человек, есть смерть «насильственная», вместе с тем сознающая себя самое и произвольная. Человеческая смерть, смерть человека, а значит, и все его по-настоящему человеческое существование, есть, если угодно, самоубийство.

Гегель прямо говорит это в «Лекциях» 1805–1806 учебного года[340] (vol. XX, р. 211, 34—36-я строки):*

«Как сознанию [= человеку, который ввязался в Борьбу за признание] ей (воле) кажется, что дело идет о смерти другого, но [в себе и для нас, т. е. на самом деле] дело идет о ее собственной смерти, [это есть] самоубийство, ибо она подвергает себя опасности.»

Итак, только в Борьбе за признание, только благодаря тому, что борьба эта чревата смертельным риском, наличное бытие (животное) созидает себя в качестве бытия человеческого. Стало быть, само бытие Человека «проявляется» /«apparait»/ или обнаруживает себя как отсроченное самоубийство или, как сказал бы Гегель, оно «опосредовано» (vermittelt) отрицающим Действием, порождающим дискурсивное сознание /conscience discursive/ внешнего и себя самого. Человек — это сущее, само себя убивающее или по меньшей мере способное убить себя (Fahigkeit des Todes). Человеческое существование Человека /Гexistence liumaine de ГНоште/ — это смерть, смерть осознанная и взятая на себя.

В «Феноменологии духа»[341] Гегель возвращается к теме Борьбы за признание и уточняет ее. Он настаивает на антропогенном ее характере: исключительно в Борьбе за признание и только через ее посредство Человек из животного может стать самим собой. И Гегель подчеркивает, что самое важное в этой Борьбе — не столько желание убить, сколько желание подвергнуть себя риску быть убитым, и это без какой-либо необходимости, без того, чтобы он был принужден к тому в качестве животного. Только через посредство смертельной опасности, которой подвергают себя добровольно в Борьбе чисто престижного характера, достигают истины Признания. «Истина» — это раскрытая реальность, приходят, стало быть, к самой реальности. Так вот, Человек реален по-человечески лишь в той мере, в какой он признан.

Сама, стало быть, человеческая реальность учреждается или созидается в этой преднамеренной встрече и посредством этой встречи со смертью /dans et par/.

Таким образом, в «Феноменологии духа» Гегель развивает и укрепляет основную мысль «Лекций» 1803–1804 учебного года, в которых он связывал само-созидание Человека со смертью. Но он отходит от парадокса, которого поначалу держался. Конечно, он по-прежнему утверждает, что смерть означает для