Введение в чтение Гегеля

подлинный действователь. Верующий «освящается» (по Гегелю, очеловечивается, освобождается), действуя (трудясь и борясь), но это не его действие. Верующий хочет упразднить свою индивидуальность; но на деле своим трудом он ее утверждает; утверждает, даже когда возносит хвалу Господу. Ибо акт благодарения Бога — это действие верующего. Это его благодарность, это он ее воздает. Однажды он заметит действительность своего действия (действия, впрочем, отрицающего, ибо оно отрицает налично-данное во имя потустороннего). Тогда он поймет, что он сам — действователь.

Так Gewipheit /достоверность/ становится Wahrheit /истиной/. Человек теперь есть не только an sich /в себе/, но и fur sich /для себя/. И он должен стать an und fur sich /в себе и для себя/, т. е. тем, что он есть в качестве абсолютного философа (Гегеля).

Однако мы не попадаем тут же из главы IV в главу VIII, ибо религиозное «действие» — еще не подлинное действие: освобождение по-прежнему остается абстрактным, умственным.

Третья форма (р. 167–171 /с. 119–123/). Итак, мы имеем две крайние точки: действование верующего и Бог; предстоит рассмотреть, как они соотносятся между собой.

1- й этап (р. 168 /с. 119–120/). — Аскетическая религиозность (Монашество).

Действование верующего лишено общественного значения. Какую значимость припишет своему действованию тот, кто сам себя ни во что не ставит? Он решает, что его действия никому, кроме него самого, неинтересны. Но тогда (коль скоро он отделяет себя от Общества) все его проявления сводятся чисто к животным функциям. Тут-то теперь и найден Враг[19] и животные функции фактически становятся для аскета самым важным делом. Стало быть, здесь скрыто противоречие.

Аскет хочет соединения с Богом. Но упразднение аскетом реального (природного) бытия опосредовано одним только мышлением (Мистика).

2- й этап (р. 168–170 /с. 121–122/). — Церковь. Это еще не настоящее Государство, и община верующих — не настоящее Общество. Почему? Потому что «каждый за себя и Бог за всех». Но это значительный шаг вперед.

Теперь посредником между единичным и всеобщим выступает человек — священник. Это прототип гражданина. Церковь — зародыш и образ Государства. Священник — уже не Knecht (Раб), но служитель. Но он еще не гражданин, потому что он верующий: для него противоположности — это трансцендентное (Бог) и греховное (человек), и они так и остаются неопосредованными в религиозной общественной жизни Церкви.

Таким образом, существует противостояние мирян и клира, эмпирического индивида и бессмертной души. Меж ними нет взаимного признания. И все, что отличало индивидуальную религиозную жизнь, всплывает в жизни общественной (аскетизм: пост и т. д.).

Церковь — это наибольшее из того, чего могут достичь Selbstbewuptsein /самосознание/ и Verstand /рассудок/. Далее: Vernunft /разум/ и Geist /дух/ (главы V–VIII).

Само по себе действие мирянина ничего не значит в сравнении с потусторонним. Служитель, стало быть, опосредует ничтожное действие, но он лишает его греховного характера. Священник аннулирует единичный характер (единичность), Einzelheit этого действия, он устраняет несчастье. Действие мирянина становится всеобщим, межиндивидуальным; впрочем, это уже не действие — оно ведь снято.

3-й этап (р. 170–171 /с. 122–123/). — В Церкви человек освобождается an sich /в себе/, но он этого не знает. Это, стало быть, еще не подлинная свобода, потому что подлинная свобода всегда знает о себе. Отпущение, впрочем, исходит от Бога, не от служителя, по крайней мере, он сам так думает. Он не знает, что освобождается сам: фактически в Церкви его действие становится социальным, но он-то верит, что оно стало действием другого — Бога (воплотившегося в Церкви и ее служителях). Бог для верующего исполняет роль, которую на самом деле играет общество. Кроме того, его действование происходит при посредничестве служителя, оно, стало быть, уже не является его действованием. Действие же служителя межиндивидуально, оно тем паче не его действие.

Религиозный человек живет, поскольку действует; но он не сознает своих действий, все его мысли — об их ничтожности и о своей смерти. Он не знает, что мир, в котором он живет, это его мир, что это результат его действования; он верит, что мир создан Богом и чреват грехом и несчастьем. Служитель будет утешать его и говорить, что в его действиях не так уж все плохо; но все это лишь «gebrochene Gewipheit» /«подорванная достоверность»/ (р. 171 /с. 122/). Он будет говорить ему: Твое нынешнее несчастье на том свете обернется Genup (наслаждением). Но религиозный человек так никогда в этом и не уверится, а кроме того, Блаженство это будет «an sich», а не «flir sich».

Даже на этой высшей точке религиозный человек остается при своем несчастье и в изоляции, коль скоро он верит в потустороннее. Несчастье, разобщенность и религия составляют одно целое.

Тогда человек начинает понимать, что его действие совершается an sich, и что его Tun /действование/ и его Sein /бытие/ составляют всю Действительность. Для него более нет Jenseits /потустороннего/, он стал атеистом. Он более не отделен от Природы, он живет с ней в единстве /dans rimmanence/: он стал Разумом (глава V).

Это диалектическое превращение несчастного Сознания (а значит, Verstand /рассудка/, и вообще Bewuptsein /сознания/ и Selbstbewuptsein /самосознания/ в Vernunft (/Разум/; раздел С, глава V)) описывается одной-единственной фразой (последним предложением главы). [20]

Гегель говорит только, что в один прекрасный день Человек замечает, что его Бог (воображаемый) на деле есть он сам, он «признает» себя в Боге. И тут кончается его «несчастье». Отныне он Человек- Разума, он стал «разумным».

Мы увидим, однако, что этот Разум еще «абстрактен». Конкретный Разум — это Geist /дух/. Разумный человек в главе V пытается жить «независимо» от Природы и от Государства (Истории): это буржуазный Интеллектуал. Тем самым он погружается в ничто (в пустословие, безумие, совершает самоубийство).

[Краткость пассажа о диалектическом переходе, похоже, говорит о том, что «обращение» религиозного человека в атеизм (точнее, в гегелевский антропотеизм) не необходимо, что религия может существовать неопределенно долго. Однако религиозная жизнь — это жизнь в несчастии, без окончательного и полного «удовлетворения» (Befriedigung). «Переход» представляет собой акт негации, значит, свободы, значит, он ни к чему не сводим. Впрочем, так же дела обстоят и с остальными этапами Феноменологии: Стоицизм оказался превзойденным, потому что он «надоел», Скептицизм — потому что был «беспокойным» и «бесплодным», Религия — потому что от нее неотделимо чувство несчастья. Правда, можно утешаться в несчастьи. Отсюда возможность неопределенно долгого существования религии.]

Резюме курса лекций 1934–1935 учебного года

, (Из Ежегодника Высшей практической школы за 1935–1936 учебный год. Секция религиеведения)

Продолжая подробное комментирование «Феноменологии духа», мы закончили разбор раздела, посвященного анализу несчастного, т. е. религиозного, сознания.

Для религиозности характерно, по Гегелю, Entzweiung, расщепление единого сознания на эмпирическое Я, которое, будучи привязанным к миру, смертно, и на Я трансцендентное: бессмертную душу, напрямую обращенную к Богу. Как раз невозможность преодолеть это Widerspruch, противостояние двух противоположных начал раздвоенного (gedoppeltes) сознания, и является источником несчастья (Ungluck, Schmerz)