прижавшись спиной к гнилым доскам.
Мальчик продолжал сидеть у костра, наклонив голову. Серая волна дыма над ним была как дух, что ищет выход в темный мир.
Катсук достал из-за пояса свою ивовую свирель, поднес ее к губам и мягко подул. Чистый, прозрачный звук закружил в пещере вместе с дымом, забирая с собой все мысли. Индеец играл Песню Кедра, Песню, которой умиротворяли Кедр, просили у него прощения, когда брали кору для постройки домов, подстилки и одежды, ветки для связок. Он тихо выдувал эту мелодию – как будто птица щебетала под сенью кедровых ветвей.
Вместе с музыкой пришло и видение: Яниктахт, несущая корзину с кедровой корой и шишками. И он подумал: «Для Яниктахт так даже лучше. Я не смог бы вечно искать ее лицо среди чужих лиц.»
Слова песни эхом отражались в его сознании: «Дающий жизнь Кедр… дающий огонь Кедр…»
Образ Яниктахт стал меняться. Она сама становилась больше, больше, взрослее, все некрасивее, отвратительнее. Корзина из кедровой коры ссохлась.
По лбу индейца покатились капли пота. Мысли спутались. Он опустил свирель.
– Почему ты перестал играть? – спросил Дэвид.
Катсук сел, глядя на лежащую рядом злую свирель. Он потряс головой. Движение это было будто ветер, ломающий кедровые ветви. Полоска кедровой коры стиснула его голову, и он не мог ее стянуть.
– Сними с меня эту немочь, – пробормотал он.
– Что?
– Я не хочу, чтобы эта болезнь убила меня.
– Что случилось?
Катсук уставился на мальчика через пламя костра.
– Что делает меня таким несчастным?
– Ты несчастен?
Дэвид никак не мог уловить сути этих слов, но чувствовал, что должен принять участие в разговоре.
– Это сильнее меня, – сказал Катсук. – Меня обнаружил Укорачивающий Жизнь.
– Катсук, ты говоришь какие-то непонятные мне вещи.
– На меня наслали злые слова, наговор.
– Какие слова?
– У меня есть враги. Они выследили меня. Они хотят, чтобы я как можно скорее умер. Люди моего же племени! В них нет ни капли сострадания.
Дэвид обошел костер, присел рядом с лежащим Катсуком. Он прикоснулся к свирели.
– Мне понравилась эта музыка. Ты не поиграешь еще?
– Нет!
– Почему?
– Потому что я обнаружил дерево, что принесет мне беду.
Мальчик огорошенно уставился на него.
Катсук закрыл глаза. Он представил кедр – величественный, с узловатыми, могучими корнями, глянцевыми иглами, растущий в лесной чаще, высасывающий соки из земных недр и высоко вздымающий свои ветки; представил могучую поросль молодых деревьев у подножия великана.
– Дерево, предвещающее мне беду, – прошептал он.
– Что это за дерево такое, почему оно принесет беду?
– Я был первым ребенком у своей матери, – сказал Катсук. Он открыл глаза и уставился на клубящийся дым. – Ее брат вырезал для меня маленькое каноэ. Он же сделал игрушечную острогу, погремушку. Все это он сделал из кедра.
– И это сделало его деревом, предвещающим для тебя беду?
Каким-то отстраненным, далеким голосом Катсук продолжил:
– Когда мои родители погибли, они были в кедровом каноэ. Яниктахт украла кедровое каноэ, когда она… А еще заноза! Как-то я занозил колено и очень долго болел. Говорили, что я даже мог потерять ногу. Так вот, это была кедровая заноза! Все ясно, Хокват. Кто-то из моей семьи обидел кедр. И теперь мне конец.
– Ты и вправду веришь в это?
– Только не надо говорить, во что мне верить! – свирепо глянул на мальчика Катсук.
Дэвид отпрянул от него.
– Но…
– Мы сжигали кедр, мы ранили его ножами. Из кедра мы делали основы для своих домов, шесты, трещотки, чтобы отгонять дождь. Но никогда мы не проявляли ему свою благодарность. И у кедра заболело сердце. Мы наступали на его корни, шрамами отмечали его кору, и никогда не думали об этом. Вот прямо сейчас я развалился на кедре. Какая глупость!
