другая — грабены, синки и паны. Мне говорили, что они женятся и выходят замуж не только внутри одного племени. Женщины из деревень синков и панов предпочитают мужей из Свободных, их мужчины предпочитают жен из Свободных. У них есть поговорка: изысканность приходит из города, мудрость — из пустыни.
— У тебя есть их фотографии?
— Я посмотрю, что можно для тебя достать. Самой интересной чертой у них являются, конечно, глаза — совершенно синие, без белка.
— Мутация?
— Нет. Это связано с насыщением крови меланжем.
— Свободные должны быть очень храбрыми, если они живут на краю пустыни.
— По общим отзывам — да, — сказал Уйе. — Они слагают стихи о своих ножах. Женщины у них такие же свирепые, как и мужчины. Даже дети Свободных жестоки и опасны. Тебе, я думаю, не позволят с ними играть.
Пол посмотрел на Уйе. Его чрезвычайно заинтересовали замечания о силе Свободных. Вот люди, которые смогли бы побеждать!
— А черви? — спросил Пол.
— Что?
— Я бы хотел побольше узнать о песчаных червях.
— А… конечно. У меня есть фильмотека очень малого объема— только десять метров в длину и два метра в диаметре. Она была сделана на северной широте. Свидетели, на которых можно было положиться, сообщали о червях более четырех метров в длину и есть причины полагать, что есть и еще более крупные особи.
Пол перевел взгляд вниз, на коническую проекционную карту северных арраконских широт, расположенную на столе.
— Пояс пустынь и района южного полюса отмечены как необитаемые. Это из-за червей?
— Из-за штормов.
— Но любое место можно сделать обитаемым.
— Если это экономически возможно, — сказал Уйе. — На Арраке много дорогого жемчуга. — Он погладил свои свисающие усы. — Скоро сюда придет твой отец. Прежде, чем я уйду, я хочу кое-что подарить тебе. Я набрел на этот предмет, занимаясь укладкой вещей. — Он положил предмет на стол. Он был черный, продолговатый, не больше подушечки большого пальца.
Пол посмотрел на него. Уйе отметил, что мальчик не тронул его, и подумал, что он очень осторожен.
— Это очень старая «Оранжевая металлическая библия», сделанная для космических путешествий. Она имеет свою собственную лупу и электростатическую вертящуюся схему. — Он взял ее в руки, демонстрируя. — Книга находится в закрытом состоянии под действием электрических зарядов, которые действуют на пружинный замок футляра. Ты нажимаешь на край — вот так — и страницы, которые ты выбрал, отталкиваются друг от друга и книга открывается.
— Она такая маленькая.
— Однако в ней восемьсот страниц. Ты нажимаешь на край… и заряды будут двигать страницы по мере того, как ты будешь их читать. Никогда не касайся страниц пальцами. Ткань, из которой они сделаны, слишком нежна. — Он закрыл книгу и протянул ее Полу. — Попробуй.
Уйе наблюдал за тем, как Пол трудился над приспособлением, от которого зависело движение страниц, и думал: «Я дал ему источник религии прежде, чем его предать. Это для того, чтобы я мог сказать себе, что он ушел туда, куда я уйти не смогу».
— Это должно быть сделано до того, как были созданы фильмокниги, — сказал Пол.
— Она весьма старая. Пусть это будет нашей тайной, хорошо? Твои родители могут решить, что подобная вещь слишком ценна для такого мальчика. — и Уйе подумал: «Его мать, конечно, задумалась бы над тем, что мной движет».
— Хорошо… — Пол закрыл книгу, продолжая держать ее в руке. — Она такая ценная.
— Доставь удовольствие старику, — сказал Уйе, — она была подарена мне, когда я был совсем юным. — И он подумал: «Я должен, должен поймать его ум, так же, как и его алчность». — Открой на четыреста шестьдесят седьмой странице, где сказано:
«Вся жизнь начинается с воды». На кромке есть маленькая зазубрина, с помощью которой можно отмечать нужные места.
Пол нащупал рамку и нашел две зазубрины: одна сидела несколько глубже, чем другая. Он нажал на последнюю и книга открылась на его ладони, и ее увеличитель скользнул на место.
— Прочти его вслух, — сказал Уйе.
Пол облизал губы языком и прочел:
— Подумай о том, чего не может слышать глухой. Что же это за глухота, которой мы все не могли бы обладать? Каких чувств мы лишены, если не можем видеть и слышать окружающий нас другой мир? Что такое есть вокруг нас, если мы не можем…
— Хватит! — крикнул Уйе.
Уйе закрыл глаза, пытаясь вернуть себе самообладание. «Что же явилось причиной того, что книга открылась на любимом месте Ванны?» Он открыл глаза и увидел, что Пол продолжает пристально смотреть на него.
— Прости меня, — сказал Уйе. — Это было любимое место моей умершей жены. Я совсем не это собирался от тебя услышать. Оно оживило во мне воспоминания, которые… причиняют боль.
— Там две отметки, — сказал Пол.
Конечно, подумал Уйе, Ванна сделала свою отметку. Его пальцы более чувствительные, чем мои, и они нашли ее отметку. Это был случай, не более.
— Ты можешь найти эту книгу интересной, — сказал Уйе. — В ней много правдивых историй, таких же хороших, как добрая этическая философия.
Пол посмотрел на крошечную книжечку на своей руке — такая малюсенькая вещица. Да, она хранит в себе тайну… нечто случится, пока он будет ее читать. Он почувствовал, как в нем опять шевельнулось предчувствие его ужасной цели.
— Твой отец может быть здесь каждую минуту, — сказал Уйе. — Почитаешь ее на досуге.
Пол тронул край книги, как ему показал Уйе. Она сама закрылась. Он сунул ее в свою тунику. Когда Уйе закричал на него, Пол на какое-то мгновение испугался, что тот заберет ее.
— Благодарю тебя, доктор Уйе, за подарок, — сказал Пол, как того требовал этикет. — Это будет наша тайна. Если ты хочешь от меня какого-нибудь подарка, если я могу что-то для тебя сделать, говори без колебаний.
— Мне… ничего не нужно, — сказал. Уйе.
И он подумал: «Зачем я стою здесь и мучаюсь? И мучаю этого бедного мальчика… хотя он этого и не знает. О, черт бы побрал этих зверей Харконненов! Почему они избрали для своей мерзкой цели именно меня?»
* * *
«Как нам приступить к изучению отца Муад Диба? Герцог Лето Атридес был человеком скрытой доброты и скрытой холодности. Да, многое открывает путь к Герцогу: преданная любовь к его леди Бене Гессери, мечты насчет своего сына, преданность, с которой служили ему люди. Вы ясно видите человека, пренебрегшего Судьбой, одинокую фигуру, чей свет тускло мерцает за ярким пламенем славы его сына. И все же можно спросить себя: что такое его сын, если не ветвь от отцовского побега?»
