– Мне жаль, что ты лишился работы.
Он кивнул.
– Я знаю, для тебя это было больше, чем просто работа.
Рано утром прошел дождь, и после него установилась удушающая влажная жара, насквозь пропитавшая здание суда. Голова Тима гудела от усталости и напряжения. Он всю ночь ворочался на диване, потел, представляя, что будет говорить комиссии, а в коротких паузах этого внутреннего диалога его одолевали и мысли о предстоящих слушаниях. Он вспомнил маленькую девочку в «камри», ее бледные и тонкие руки. Лицо Джинни в морге, когда он отдернул покрывало. Прядь волос, зажатую в уголке рта. Ее ноготь, который нашли на месте преступления, – она потеряла его в отчаянной попытке поцарапать нападавшего или куда-то ползти.
Его собственное сознание становилось для него враждебной, предательской сферой. Та часть его внутреннего «я», с которой он мог мирно сосуществовать, делалась все меньше и меньше.
Дрей сидела рядом с ним, застыв и выпрямившись, положив руки на спинку передней скамьи. Они приехали рано и заняли места в последнем ряду. Когда молодой парень из службы шерифа и плохо одетый государственный защитник ввели Кинделла, он показался Тиму совсем не таким грозным, страшным и отвратительным, каким Тим его помнил. Из-за этого он испытал разочарование. Как и большинство американцев, он любил видеть зло в однозначно порочном, ясно выражающем его сущность обличье.
Окружной прокурор, хорошо сложенная женщина чуть за тридцать, перед началом предварительных слушаний несколько минут посидела с Тимом и Дрей, еще раз выразив им свои соболезнования и заверив, что все будет хорошо. Нет, она не будет говорить о сообщнике, потому что это даст возможность скостить срок Кинделлу.
Несмотря на скромное жеманное имя – Констанция Делейни, – она была очень цепким и жестким обвинителем, у нее за плечами был просто ошеломляющий список блестящих побед. Она хорошо начала, в пух и прах разбив ходатайство защиты о снижении чрезмерно высокой суммы залога, которую потребовало обвинение. Она искусно допросила Фаулера, чтобы представить суду возможную причину передать дело для дальнейшего разбирательства, по возможности не отступая от своей стратегии ни на шаг. Фаулер говорил четко, непохоже было, что его натаскивали для слушаний. Он ничего не сказал о Тиме и Медведе, в его показаниях вообще не было ничего, что потом можно было бы оспорить. Вопрос о том, что эксперты поздновато прибыли на место преступления, не поднимался.
Кинделл сидел выпрямившись, внимательно прислушивался ко всему происходящему и поворачивал голову то в сторону Делейни, то в сторону Фаулера.
События начали активно развиваться только на перекрестном допросе.
– И у вас, конечно же, был ордер на обыск имущества мистера Кинделла? – Государственный защитник подошел поближе к свидетельской трибуне; в руках у него была стопка желтых юридических документов. Делейни, опершись подбородком на кулак, сосредоточенно что-то писала.
– Нет. Мы постучались и представились, спросили его, можем ли мы осмотреть дом. Он в абсолютно ясных выражениях дал согласие на то, чтобы мы обыскали его дом и прилегающую территорию.
– Понятно. И тогда вы обнаружили… – последовала пауза во время которой государственный защитник перебирал свои бумаги, – …ножовку, тряпки с пятнами крови, которая, как позже было установлено, является кровью жертвы, и следы покрышек, рисунок которых совпадал с рисунком следов покрышек, найденных на месте преступления?
– Да.
– Вы обнаружили все эти вещи
– Да.
– Без ордера на обыск?
– Я уже сказал…
– Отвечайте просто: да или нет, пожалуйста, мистер Фаулер.
– Да.
– После чего вы его арестовали?
– Да.
– Вы абсолютно уверены, мистер Фаулер, что рассказали мистеру Кинделлу о его правах?
– На все сто процентов.
– Вы сделали это до или после того, как надели на него наручники?
– Думаю, во время этого.
– Вы думаете? – Защитник выронил несколько листов и нагнулся, чтобы их поднять.
– Я рассказал ему о его правах, когда надевал на него наручники.
– То есть в этот момент он стоял к вам спиной?
– Не все время. Я повернул его спиной. Мы обычно надеваем на подозреваемых наручники сзади.
– Угу. – Защитник потыкал карандашом в верхнюю губу. – Мистер Фаулер, вы знаете, что мой клиент глухой?
Рука Делейни выскользнула из-под подбородка и ударила по столу, нарушив идеальную тишину, воцарившуюся в суде. Судья Эверстон, низенькая женщина под семьдесят, с лицом, испещренным морщинами, дернулась под своей черной мантией, как будто ее ударило током. Дрей закрыла рот рукой и так сильно сжала пальцы, что ногти впились в щеку.
Фаулер окаменел:
– Нет. Он не глухой. Он прекрасно слышал все, что мы ему говорили.
У Тима свело живот. Он вспомнил неровный голос Кинделла, ломаный ритм его речи. Кинделл отвечал только тогда, когда к нему обращались напрямую, и только тогда, когда он смотрел на человека, задающего вопрос. У Тима в груди все сжалось от боли, как будто кто-то закрутил тиски.
Защитник повернулся к судье Эверстон:
– Мистер Кинделл потерял слух девять месяцев назад при взрыве на предприятии. В коридоре ждет его лечащий врач, которого я готов вызвать как свидетеля, чтобы подтвердить, что мистер Кинделл официально признан глухим. А вот еще два отчета независимых врачей о состоянии слуха мистера Кинделла, в них говорится, что он страдает двусторонней глухотой. – Подняв папку, он быстро вытряхнул оттуда бумаги, сложил их и передал судье.
В голосе Делейни уже не было обычной уверенности:
– Я протестую, Ваша честь. Эти отчеты являются показаниями с чужих слов.
– Ваша честь, эти отчеты представлены суду окружным медицинским управлением в соответствии с повесткой о явке в суд с документами для представления имеющихся письменных доказательств. Они не подпадают под правило о показаниях с чужих слов, так как являются официальными документами.
Делейни села. Судья Эверстон, сурово нахмурившись, просмотрела документы.
– Мистер Кинделл умеет читать по губам, Ваша честь, но только на самом начальном уровне – его никогда не обучали этому профессионально. Если в момент ареста на него надевали наручники, он был повернут к мистеру Фаулеру спиной и не видел его губ. Мистер Кинделл, таким образом, был лишен самой малейшей, хотя и весьма сомнительной, возможности понять, что ему зачитывают его права. Он сделал признание, не поняв и не узнав до конца своих прав.
Делейни перебила:
– Ваша честь, если офицеры…
Судья Эверстон оборвала ее, махнув рукой:
– Не надо, миссис Делейни. – Она сжала губы, и вокруг рта у нее собрались морщинки.
– Далее защита просит, чтобы все улики, найденные в доме моего подзащитного, не приобщались к делу, так как обыск был проведен с нарушением четвертой поправки.
Голос Дрей, тихий и напряженный, произнес из-под руки, которой она закрывала рот:
– О Боже.
Делейни уже вскочила с места:
– Даже если подзащитный в самом деле глухой, он все равно может дать официальное согласие на обыск, и улики отзывать
